— Да нет, Мария, я все понимаю, правда! Неудивительно, что добиться твоей любви стремились и Франциск, и Его величество. Даже в нынешнем положении… ну, когда ты тяжела и талия у тебя так раздалась, ты все равно прекрасна, сестра. Ах, как жаль, что я, в отличие от тебя, не унаследовала красоту Говардов! — Она откинулась стройным гибким телом на спинку скамьи и закинула руки за голову. — Вот тогда, клянусь, у меня всякую неделю был бы новый кавалер.
— Анна, как бессердечно ты рассуждаешь! Ты сделалась настоящей кокеткой. Слишком долго пробыла в обществе Франсуазы дю Фуа.
— По крайней мере, я вернулась из Франции девицей, Мария. Король Франциск, правда, уже начал посылать мне страстные взгляды своих черных глаз, да тут меня отец забрал на родину. — Она хихикнула. — А кроме того, — добавила Анна, заметив, как при этом укоре на лице старшей сестры вспыхнула обида, — Франсуаза дю Фуа совсем вышла у короля из фавора, тому уж шесть месяцев. Теперь для короля свет очей — Анна д’Эйи. Она похожа на тебя — светловолосая, голубоглазая, и была совсем невинной, когда du Roi ее приметил.
— А ты изменилась, Анна, стала гораздо старше своих лет. Скоро тебе уж надо будет думать о муже и детях.
— Надеюсь, не сейчас. Какой-нибудь совершенно правильный брак, устроенный отцом, — это же тоска смертная, а если я никогда не рожу дитя, то переживать не стану. — Ее руки почти бессознательно потянулись к плоскому животу. — Ни за что и никогда не стану такой, как Клод или даже как наша мать: нарожаешь наследников — и больше ты не нужна. Неужели ты, Мария, не станешь умирать от тоски, если тебя вновь не призовут ко двору — после всего этого?
— У Вилла теперь есть кое-какие поместья и большая усадьба, которую я еще не видела. Вообще-то отец утверждает, что меня призовут обратно. Муж мой служит королю, и жить мы должны при дворе.
— Вот ты, Мария, рассуждаешь, как юная девица. Отец говорит, что он лишь надеется на твое возвращение ко двору. А уж дворянина свиты, я уверена, можно и сменить. Но мне бы так хотелось, чтобы мы все жили при дворе, особенно вместе с Джорджем. Джорджа необходимо утешать и развлекать. Он всегда любил Марго Вайатт, а теперь ему приходится жениться на этой трещотке Джейн Рочфорд. Лучше пусть отец и не пытается устроить подобный брак для меня, хотя, если это сулит жизнь при дворе, я, пожалуй, подумаю.
Мария слегка передвинула свое грузное тело и почувствовала, как дитя сильно бьет ножкой; несколько последних месяцев это случалось часто. Малыш в ее утробе брыкался и лягался так сильно, что даже Вилл мог это видеть. Поначалу она пугалась того, что ее телом стал управлять кто-то другой, но позднее это стало ей необыкновенно нравиться. Теперь же ее сердце наполнялось предчувствием предстоящих часов боли и мучений. А Вилла до сих пор удерживают при дворе. Уж ему-то надлежало бы оказаться здесь, когда родится наследник рода Кэри!
— Что ты сказала, Анна? Посмотри, он шевелится.
— Вижу. Да, я просила, чтобы ты рассказала мне о короле все-все, как ты сама его видишь. Не сомневаюсь, это куда интереснее скучных поучений отца.
— Расскажу, Анна. Обещаю тебе, потому что сама была бы очень признательна, если бы кто-нибудь рассказал мне всю правду до того, как я оказалась при дворе. Был лишь один человек, который многое рассказывал мне, да я из упрямства не желала его слушать.
— Кто это? Вилл?
— Нет, его друг, Вильям Стаффорд. Он был помощником отца во Франции. Припоминаешь его?
— Смутно. Высокий, с каштановыми волосами, с таким нахальным взглядом?
— Да, это именно Стафф. — Перед ее мысленным взором проплыло его лицо, как бывало часто, и теперь уже не насмешливое или озорное, а серьезное и ласковое. Она не видела его уже почти пять месяцев. Слишком часто она ловила себя на том, что думает, не забыл ли он еще ее, так ли ему хочется смотреть на нее через весь зал и нежно целовать в щеку, как он делал давным-давно, когда Вилл привез ее в Гевер готовиться к родам. Она решительно говорила себе, что думать об этом — совершенные глупости. Скорее всего, он развлекается в постели леди Фицджеральд, а может, даже прилипчивой Анны Бассет и вряд ли вспоминает о беременной жене своего друга.
— А с чего вдруг мы заговорили о Вильяме Стаффорде? Я хочу, чтобы ты поведала мне о людях важных, по-настоящему интересных, будь так добра! О самих людях, не о политике — о ней всегда отец рассказывает.
— Обещаю, Анна, что все тебе расскажу, но сейчас я очень утомилась, хочу просто посидеть спокойно, пока матушка не велела мне укладываться в постель. В садах Гевера так покойно! Можно даже вообразить, если захочешь, что за его стенами вовсе ничего не существует.
У Анны вдруг широко раскрылись глаза, она поняла, в чем дело.
— Ты боишься, Мария? Не стоит, ничего же страшного нет. Ты молодая, сильная, все будет хорошо.
— Благодарю, Анна. Для меня сейчас ласковые слова много значат.
— Я не хотела тебя утомить. Может, матушку позвать? Она-то всегда знает, что нужно сказать, что сделать.
— Позови, пожалуйста, только не торопись. Мне хочется хоть минутку побыть одной.