Ей вдруг нестерпимо захотелось сказать: «Может быть…» — или рассмеяться и убежать — интересно, побежит ли он за ней следом? Но на такое она не осмелилась, да и отец ожидал их.
— Вы такой прямодушный, такой… могучий, мой король. Этим я хочу выразить свое восхищение. Вы совсем не такой, как… мужчины во Франции.
— Я англичанин, Мария, и я король. И все же я умоляю, чтобы ты уступила мне. Я не приказываю тебе этого.
Тихий голос в глубине души подсказал ей, что эту ложь она уже слыхала прежде. «Однако, — подумала она, — если вы, государь, не будете довольны, расправа не заставит себя ждать».
— Никому иному мое сердце не принадлежит, господин мой король. И я уверена, что, если только…
Он, как медведь, обхватил ее, сжал в объятиях, и его мужская нежность и ласка растопили ее сдержанность. Такая искренность чувств понравилась ей больше его горячих поцелуев. Почему отец никогда не проявляет своих чувств так искренне? Какой горячей любовью она отплатила бы ему за это! Чего бы только она ни сделала ради отца, если бы он любил ее и выражал эту любовь так открыто!
— Мой отец всегда служил вам с любовью, король Генрих, так же стану служить и я, хотя и не рассчитываю на должность посланника. — Она зарделась от неудачной шутки и оттого, что назвала короля по имени.
Однако они оба рассмеялись — он по-мальчишески громко, от души, она с музыкальной нежностью.
— Нет-нет, тебе мы подыщем должность, которая подойдет твоим талантам. И называй меня просто Генрихом, когда мы остаемся наедине, а это будет случаться часто, золотая моя Мария.
Отец, сияющий, ожидал на ступеньках главного входа, а Симонетта, как заметила Мария, выглядывала из окна в верхнем этаже. Когда они шествовали в обеденный зал, где у почетного стола хлопотала матушка, Мария наградила Вильяма Стаффорда самой снисходительной улыбкой, какую смогла изобразить.
И, пока семейство Буллен трапезничало, смеялось и прислушивалось к своему королю в продолжение долгого дня, над мирным пейзажем Гевера угрожающе собирались темные тучи новой летней грозы.
Медленно катила зеленоватые волны большая река, воздух дышал летним зноем, но здесь, на палубе барки, гулял приятный легкий ветерок. «На удивление погожий день, просто превосходный», — снова и снова повторяла мать. Превосходный день для свадьбы.
Мария еще раз опустила взгляд: руки скромно сложены на коленях, на пальце сверкает полоска новенького золотого кольца. Она теперь — леди Кэри, а тихий, заботливый человек рядом — это ее новый господин. Она молила Бога, чтобы Вилл Кэри не возненавидел ее.
Царило неловкое молчание, и Мария снова стала рассматривать лежащие на коленях руки. Изысканный наряд из блестящего белоснежного атласа отражал танцующие на воде Темзы блики начавшего клониться к закату солнца и ясно говорил всем о ее положении невесты. Не было ли грустной иронии в том, что траурный для французов цвет служил символом вступления в брачный союз в Англии короля Генриха? Безукоризненно сшитая в форме колокола юбка сзади удлинялась, и, когда Мария шла, за ней тянулся шлейф длиною в пять футов. А вечером, когда она будет танцевать, то поднимет этот обязательный для невесты шлейф, чтобы тот не касался пола. Для этого имелась искусно замаскированная шелковая застежка, а королевский портной показал, как ею пользоваться. Декоративные прорези спереди позволяли видеть вторую юбку, из златотканой парчи; с ней гармонировала золотая окантовка верхних рукавов, свободно закрепленных и откинутых по моде назад, чтобы открыть обтягивающие руку нижние рукава, обшитые кружевом. Маленькие розочки из нежно-розового атласа окаймляли квадратный вырез платья и усыпали белейший атлас тугого корсажа, выгодно обнажавшего верхнюю часть ее белых как сливки полных грудей. Именно там, кажется, подолгу задерживался сегодня взгляд Его величества, а вот что видел придирчиво разглядывавший ее Вилл Кэри — этого Мария не могла бы сказать с уверенностью. Она поиграла своими золотистыми волосами, доходившими до пояса. Сегодня они были ровно расчесаны, в них вплетены разноцветные ленточки и душистые цветы, как и подобает невесте. Вилл заерзал в кресле рядом, словно ощутив беспокойство в душе Марии.
Их барка шла вниз по течению, в Гринвич, из Сити, где всего час назад они обвенчались в большой церкви Святой Елены в Бишопсгейте. Марии все происходящее виделось как во сне: вот она держит мягкую руку Вилла Кэри, произносит клятвы, вот заплаканное лицо матушки, а Симонетта гордо подмигивает Марии; вот Джордж, надувшийся от гордости — ведь он стоит совсем близко к королю. Король явился в сопровождении небольшой свиты, поцеловал Марию в щеку, поздравил молодых громким голосом, раскаты которого долетали до часовни монахинь-бенедиктинок в южном приделе церкви.
Итак, король почтил их свадьбу своим присутствием. Мария, прищурившись, посмотрела вдаль, вниз по течению, но королевская барка с тюдоровскими бело-зелеными навесами, шедшая впереди, уже пропала из виду, скрывшись за широкой излучиной Темзы у Тауэра. Мария была благодарна королю за то, что тот не взял с собой на свадьбу Вильяма Стаффорда. Его укоризненный взгляд все бы ей испортил. Довольно и того огорчения, что на свадьбе не было отца: он отправился во Францию по срочному поручению короля.
— Ваше платье так прекрасно, Мария! Я вам уже это говорил?
— Говорили, Вилл, но я вам снова признательна за это. Служба прошла чудесно, а теперь я с нетерпением жду нашего свадебного пира.
— И того, чтобы наступила ночь, Мария? — Он осторожно положил свою руку на ее колено, покрытое атласом, и серьезно, открыто посмотрел ей в глаза. — Вы так удивительно прекрасны. Сегодня я приобрел многое.
«Еще бы, — подумала она, — доходы и земли от короля», — но вслух сказала лишь:
— Надеюсь, я сумею доставить вам удовольствие, господин мой.
В тени навеса его волосы казались рыжеватыми. Наряд жениха — молочно-белый с золотом дублет, в прорези которого, согласно моде, продернута кружевная, с буфами, рубашка, — полностью гармонировал с ее собственным. Несмотря на жаркий августовский день, на плечи Вилла была наброшена отороченная горностаевым мехом накидка, а грудь его пересекала тяжелая золотая цепь с медальоном, указывавшая на то, что он служит в свите самого короля. Длинное белое перо красовалось на плоской шляпе из золотой парчи, а чулки с подвязками были явно новенькими, заказанными специально для щегольских туфель с квадратными носами.