— Нет, я все понял правильно! — воскликнул вышедший из себя Виджей. Горести сегодняшнего дня переполнили чашу его терпения. — Ты стал таким же безжалостным негодяем, как Аджей!
Улыбка медленно сползла с лица брата, но он сохранил самообладание, даже когда Виджей швырнул деньги обратно. Он просто стоял и смотрел на него, как на совершенно постороннего человека, отнимающего драгоценное время.
— О, прости! — с сожалением сказал юноша. — Не надо было это говорить. Просто я стал чужим. Ты не увидишь меня больше.
— Ты неправильно меня понял.
— Нет, я все правильно понял, я уже не тот наивный мальчишка. Семь лет я провел на самом дне жизни, пожертвовав всем ради семьи. Раньше я верил в добро и справедливость — вы в один день убили эту веру. В один день я лишился братьев.
Он пошел к дверям. Адвокат безмолвно смотрел ему вслед. Уходя, юноша все-таки обернулся и взглянул на брата. На бесстрастном лице адвоката ничего не отразилось. Солнце посверкивало на золотой оправе очков, глаза за толстыми стеклами не выражали никаких чувств.
— Прощай! — тихо сказал Виджей, сложив перед собой руки. Не услышав ответа, он вышел, плотно закрыв за собой дверь.
Вечером юноша покинул город. Ему здесь больше нечего было делать. Он уехал на поиски матери в далекий город Сринагар.
А тем временем, неподалеку от вокзала, с которого уезжал Виджей, его мать стояла в очереди за бесплатной похлебкой.
— Эй, не напирай! — ворчал огромный бродяга в жутких лохмотьях. Если бы даже кто-то и пытался на него напирать, у такого смельчака ничего бы не получилось — от бродяги исходил такой запах, что пробегающая мимо собака даже взвыла.
Впрочем, в очереди не было слишком чувствительных людей, на всех лежала неизгладимая печать нищеты — серые лица, потухшие глаза. Некоторые из них пытались еще держаться на плаву, следили за своей внешностью, чистили и чинили одежду и обувь, но в основном это были изгои, опустившиеся на самое дно и потерявшие надежду вернуться к нормальной жизни.
— Ну что ты стоишь? — привязался бродяга к Лакшми. — Получила свою похлебку и отходи!
Женщина вздрогнула, словно от удара, и молча отошла в сторону. Присев на камень, она стала макать кусок лепешки в суп и понемногу откусывать, наслаждаясь горячей пищей.
Сегодня она решилась прийти сюда и стать в длинную очередь. Благотворительная организация подкармливала нищих, безработных, оставшихся в одиночестве стариков и детей. Теперь и Лакшми попала в эту бесконечную армию обездоленных.
Бродяга, выхлебавший в несколько глотков свою порцию, подкрался к ней сзади, выхватил лепешку и пустился наутек, на бегу запихивая в рот мокрый хлеб.
— Эй! Стой! — закричали вслед ему несколько человек, но тот даже не обернулся, привычно петляя на ходу, чтобы в него не попали камнем.
Бродягу никто и не думал преследовать, здесь у каждого были свои горести и заботы. О нем тут же забыли, услышав тревожный возглас:
— Суп кончается!
Лакшми сидела на камне, глядя, как по пыльной земле растекаются остатки супа. Бродяга выбил у нее из рук миску и лишил ее обеда.
К ней подошел седой высохший старик, коричневый, словно выжженный солнцем. Тонкая белая борода его развевалась на ветру. За руку старика держалась маленькая девочка, широко открытыми глазами она смотрела на женщину и улыбалась, протягивая ей миску супа.
— Возьмите, — сказал старик, — вы голодны, а нам с. Ритой хватает одной тарелки.
— Спасибо, — измученным голосом ответила Лакшми, — я уже давно ничего не ела.