– Ты мой, – спокойнее повторил убийца. Меч не сдавался, но Энтрери вдруг почувствовал уверенность. Он выдержит.
Коготь Шарона обрушил на него всю свою ярость, и Энтрери ощутил острую, жгучую боль. Убийца предпочел не сопротивляться, а вобрать эту энергию. Напряжение достигло высшей точки, а потом ушло.
Комнату залил странный черный свет, и Энтрери довольно улыбнулся. Свечение было знаком, что клинок уступил и признал нового хозяина. Убийца опустил оружие и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь и стараясь не думать о том, что он только что был на волосок от жуткой смерти.
Но это уже не имело значения. Он одолел меч, переломил его волю, теперь Коготь Шарона будет служить ему так же, как осыпанный самоцветами кинжал. Само собой, придется быть начеку, Коготь Шарона попытается вернуть себе независимость, но таковы уж досадные издержки владения таким сказочным оружием.
– Ты мой, – с полным самообладанием произнес Энтрери и велел мечу убрать черный свет.
Комнату теперь освещал только язычок пламени свечи. Коготь Шарона подчинился без возражений.
Джарлакс думал, что все в порядке. Он только думал, что победил.
Креншинибон заставил его поверить в победу. Заставил потому, что хотел, чтобы бой между главарем банды и его приближенными был честным, и тогда он посмотрит, кто же окажется сильнейшим и лучшим владельцем.
Кристалл оказывал предпочтение Рай'ги, потому что колдун был более тщеславен, к тому же отличался кровожадностью.
Однако нельзя забывать и о возможностях, открывавшихся с Джарлаксом. Нелегко было заманить его в ловушку, но, в конце концов, Креншинибон добился именно того, чего хотел.
На рассвете над оазисом Даллабад засияла вторая башня.
– Ты готова действовать в непредвиденных обстоятельствах? – спросил Энтрери Двайвел, когда они, не сговариваясь, повстречались в переулке у «Медного муравья», где, впрочем, было так же безопасно, как и внутри здания.
– Непредвиденных для кого? – хитро подмигнув, спросила она.
– Тогда ты готова ко всему, – ответил Энтрери и уверенно усмехнулся в ответ.
– Хочешь сказать, ты все предусмотрел? – недоверчиво уточнила хафлинг. – Все же мы имеем дело с темными эльфами, а кто сравнится с ними по части обмана и интриг?
– Они не у себя дома и не понимают особенностей Калимпорта, – возразил Энтрери. – Весь мир кажется им продолжением Мензоберранзана, они судят о чужих желаниях и чувствах но себе, а главное, оценивают чужие поступки со своей колокольни. Я для них иблис, ничтожество, и потому они не ожидают с моей стороны угрозы.
– А ты думаешь, пришло время? – все так же неуверенно спросила Двайвел. – Может, ты сам торопишь решительный день?
– Терпением я никогда не отличался, – зловеще усмехнувшись, согласился Энтрери, ничуть не обнадежив Двайвел.
– Учитывать непредвиденные обстоятельства значит уверенно плести свои сети. Будь осторожен, мой самонадеянный друг, сам в них не запутайся.
Убийца хотел было разозлиться на нее, но передумал, потому что предостережение Двайвел было разумно, ведь он вступил в опасную игру с врагами, не знающими пощады. Артемис Энтрери отдавал себе отчет в том, что даже при самых благоприятных обстоятельствах его успех, а значит, и жизнь, будут зависеть от молниеносных действий, и все может рухнуть при малейшем невезении. Заключительным аккордом пьесы окажется не точный удар хладнокровного наемного убийцы, а отчаянный бросок человека, загнанного в угол.
Но все же союзничество с Двайвел обнадеживало Энтрери. Он был уверен, что она не подведет и со своей стороны сделает все как надо.
– Если у тебя все получится, мы больше не увидимся, – произнесла она. – А если ты проиграешь, то вряд ли мне удастся соскрести с улиц Калимпорта твои разрозненные останки.