– Хватит! – вдруг властно сказал дроу, – Башня останется, потому что я так хочу!
Дрожание немедленно прекратилось, и побежденный Креншинибон послушно внедрился в мысли Джарлакса.
Наемник усмехнулся шире прежнего. Да, он оставит башню, а поутру рядом с ней воздвигнет еще и вторую. В Даллабаде появятся башни-близнецы. Близнецы Джарлакса.
Пока две.
Ведь теперь эти строения, равно как их создатель, главарю банды не страшны. Он победил, и отныне будет указывать кристаллу, как привести его на вершину власти.
Джарлакс был уверен, что Креншинибон больше никогда не посмеет угрожать ему.
Артемис Энтрери расхаживал по крошечной комнатенке, снятой в никому не ведомой гостиничке вдали от дворца Басадони и дворцов других гильдий. На маленьком столике рядом с кроватью лежала черная перчатка с красными швами, а рядом с ней в неверном свете свечи вспыхивало алым лезвие Когтя Шарона.
Убийца не знал, правильно ли поступает. Интересно, что подумает хозяин, когда найдет в комнате его дымящийся труп с облезлым черепом?
А ведь такой исход вполне вероятен. Всякий раз Коготь Шарона открывал Энтрери все новые, казалось, неисчерпаемые способности, а предметы, обладавшие такой силой, обычно имеют и чрезвычайно мощную волю. Убийца уже видел, что может случиться с тем, кто проиграет этому мечу в поединке. Страшная смерть Корина Сулеза стояла у него перед глазами, как будто это произошло вчера, он видел, как чернеет, съеживается кожа у него на лице и проступает белая кость.
Но все же отступать некуда. Его ждет противостояние с Креншинибоном, и если к тому времени он не наладит отношения с собственным мечом, то горе ему. Энтрери даже подумывал продать меч или спрятать в надежном месте, однако его удерживала мысль о Рай'ги и Киммуриэле.
Он должен оставить меч и полностью подчинить его себе. Иначе быть не может.
Энтрери подошел к столику, потер ладони, поднес ко рту и подул на них.
Он тянул время. Убийца повернулся на месте, напряженно раздумывая, нет ли какого другого пути. Может, все же продать его или передать Двайвел, пусть упрячет его куда подальше, пока темные эльфы не уйдут из Калимпорта, а там, быть может, он и вернется.
Но при мысли о том, что негодяи-дроу могут выжить его из родного города, в нем вдруг вскипел такой гнев, что он отбросил все сомнения и решительно приблизился к мечу. Не размышляя больше, он протянул голую руку и схватил Коготь Шарона.
И мгновенно ощутил как будто бы объятие, но не телесное, а какое-то внутреннее, как будто воля меча объяла все его внутреннее существо. Меч изголодался – Энтрери так ясно ощущал его голод! Клинок стремился поглотить его, уничтожить, уже хотя бы потому, что у него достало смелости или глупости схватить его незащищенной рукой.
Как он хотел поглотить его!
Щеку как-то перекосило, кожа стала зудеть, и Энтрери подумал, что она сейчас воспламенится. Однако тут же заставил себя целиком сосредоточиться на победе в ментальной схватке.
Меч все давил, и Энтрери ощущал нечто вроде насмешливого самоуверенного хохота клинка. Убийца подумал, что меч усталости не знает, зато человек рано или поздно точно выдохнется. Потом его поразила другая мысль – он ведь при всем желании не сможет выпустить эфес, это схватка, отказаться от которой нельзя, и сдаться на милость победителя тоже.
Дьявольский меч задумал как можно отчетливее внушить дерзкому человеку, что надежды нет никакой и что конец битвы будет страшен. Многие предшественники Энтрери не выдерживали этого внушения, и зловещий клинок одерживал очередную победу.
Но с Энтрери эта уловка не сработала, он лишь еще больше разъярился, а потом собрал в кулак весь гнев и злобу.
– Ты мой! – сжав зубы, прорычал убийца. – Ты моя собственность, вещь, кусок кованого металла! – И он поднес поближе к лицу алое лезвие и приказал ему излучать черное сияние.
Клинок не подчинился. Он продолжал давить на Энтрери. стараясь сломить его волю, а затем сжечь тело и поглотить душу.