— Так себе. Пара золотых, горсть серебра, кой-какая утварь, халат парчовый да туфли не лучше, чем у тебя. Ну и парус конечно же. Лодке днище пробило так, что латать нет смысла. А в сундуке — одни трубки, склянки, ножики махонькие да сумка с травами.
— Хорошо, что сыскался прибыток…
— Погоди, дядя Ариф! Не все хорошее хорошо. Собрались мы на берег, прыгнул я за борт — и бах, поскользнулся, нога между камней застряла, хрустнула и так больно стало — глаза сами на лоб полезли. Чуть не утоп. Братья вытащили меня, конечно, лежу, ору, с ногой прощаюсь, а то и с жизнью — кому я калека нужен?
— Плохо, ой плохо…
— Погоди, дядя Ариф! Не все плохое плохо. Парнишка давешний глядит на меня, глядит, а потом и говорит — отпустите, мол, меня на четыре стороны, да имущество мне верните, а я вашего человека вылечу. Братья туда-сюда, а деваться некуда. Поцеловали крест, что отпустят, перерезали путы. Парнишка глянул на мою ногу, пощупал, повертел. Спросил, давно ли я хромаю — а с детства, как ишак лягнул. Пообещал, что больше не стану хромать — и как дернет! У меня звезды в глазах, ангелы поют. Очнулся, нога перевязана, боли как не бывало. Неделю лежать велел, месяц в море не выходить — и стану как новенький. Только повязку менять надо, да примочки вовремя делать.
— Вот хорошо как, вот счастье привалило! Позволь, я гляну на твою ногу.
Гордый Янос охотно задрал штанину. Перевязано было грамотно, честь по чести, лентой небеленого льна через щиколотку и пятку — вывих, хрящи сместились, опухоль уже спадает, она горячая, рыхлая, истечение соков свободное… ба! Застарелый ложный сустав. Похоже, грек и вправду начнет бегать быстрее.
— Повезло тебе, друг! Погоди, сейчас отвешу товар.
— Повезло-то повезло, только вернулись мы в Кафу с пятком кефалей, да ещё и пассажира задаром отвезли. И на промысел до холодов я теперь вряд ли выйду. Сколько с меня, дядя Ариф? Сколько?!!!
После короткого, но энергичного спора грек получил пряности и сунул в рот выторгованный кусок лакрицы.
— Будет теперь в Кафе свой лекарь. Годами он может и молод, но ремесло свое знает. Хайре!
— Ва алейкум ас-салям, друг!
…Что ж, доброе дело. Жители Кафы давно уже полагались лишь на целительную силу молитв и крепость здоровья. Детей принимала банщица, зубы дергал и кровь отворял цирюльник, бедняков и сирот лечил отшельник с Тепе-Оба, остальные больные умирали и выздоравливали самостоятельно. Лекарь, говорите? Посмотрим, что ты за птица!
В задумчивости Ариф Абу Салям подогрел вторую чашу вина, сдобрив его гвоздикой, бадьяном и соком яблоневых цветков. Когда Сатеник наконец соизволила заглянуть за специями, он принял невольницу с царственным безразличием, а в раскрытый для брани рот сунул кусочек лакомого рахат-лукума.
Перед закатом в шатре погасли светильники, опустился расшитый полог. Босоногий носильщик погрузил сундуки с товаром в тележку и повез к дому, торговец решил прогуляться пешком. Густой золотой свет очерчивал линию побережья, наполнял сиянием паруса запоздалой лодки, превращал в дорогое украшение даже простую кошку, что нежилась на камнях подле дома священника. Все города похожи, как сходны все мудрые книги — сквозь страницы проступают чужие слова, сквозь углы — иные стены. Башня становится минаретом, море пустыней, приют усталых путников «домом исцеления». Учитель ходит от постели к постели, выслушивает пульс, разглядывает колбы с мочой, принюхивается к дыханию, задает вопросы и терпеливо выслушивает ответы. Больные говорили, им становится лучше от одного звука голоса… Сны, оставьте — светя другим непременно сгоришь дотла. Я пустил корни в Кафе и не вернусь на пепелище златостенного Исфахана!
Новый лекарь не заставил себя долго ждать. И вправду, где ещё в городе он отыщет нужные снадобья? Совсем юноша, хотя и старается идти степенно, невысокий, похож на грека или абаза, умный лоб, породистый нос, волосы рыжие, тонкие, кожа белая, зубы крупные и здоровые — преобладание крови, склонен к холодным опухолям и простудам. Одет скромно — просторный кафтан, хазарские шаровары, зеленый тюрбан лекаря, пояс шелковый, но узкий и ветхий, перстня не носит — или ещё не заработал? И заказывает простое — корень солодки, миндальное масло, лепестки розы, ягоды можжевельника. Ни корней мандрагоры, ни сока мирта, ни рвотного камня или квасцов… Зато вежлив, этого не отнять.
— Удачи вам на новом месте, достопочтенный! Кафа нуждается в лекаре, правда жители в большинстве своём небогаты.
— Так и я не жаден, достопочтенный — был бы хлеб, а масло само собьется. Не подскажете ли, у кого в городе можно заказать вывеску?
— Полагаю, у богомаза Алипия подле Портовой башни — он отягощен семейством, вечно нуждается в деньгах и за скромную плату изобразит требуемое. Какое имя украсит вывеску, чью школу вы представляете, достопочтенный? Салерно? Багдад? Александрия?
Юноша слегка покраснел.
— Я родился в Тументаркане и учился у княжьего лекаря. Моё имя Инг… Игнасий, сын Хельги.
…Эпигамии не было между родителями, и брак сочли недействительным. Случается, да.