– В котором часу?
– Непосредственно перед "Новостями". Они в десять начинаются. – Марина Захаровна встала и подошла к окну. – Соседка как раз собаку выгуливает, можешь у нее спросить.
Мы вежливо распрощались, и я вышла во двор. Эрдель заметил меня метров с двадцати и устремился навстречу.
– Стой, Шанель! Ко мне, окаянная! Не бойтесь, она не кусается!
Я не стала сообщать смущенной хозяйке, что еще не встречала кусачих эрделей и сильно сомневаюсь, что такие бывают. Смущение – отличный стимулятор откровенности. Бедная женщина даже не поинтересовалась, почему я спрашиваю ее о времени встречи с соседкой.
– Конечно, помню. У нас строгий режим, мы всегда в десять гуляем, и утром, и вечером.
Итак, Марину Захаровну можно было вычеркнуть. Равно как и прочих родственников. Даже если троюродные кузены и прознали каким-то образом о Радкином существовании, я не могла вообразить причину, заставившую их зверски убить ее мужа и перевести стрелки на Радку.
Значит, придется уточнять и дополнять список ее знакомых. Выяснить, кто та блеклая девица из Полиграфа, съездить на Кузнецкий в Школу изящных искусств, расспросить нынешних соучеников Радмилы. Но с визитом в Школу придется подождать до понедельника, а пока на повестке дня визит к Луньковой. Должно быть, она сладко отсыпается после бурной ночи, ну так я подпорчу ей это удовольствие.
И я злорадно ускорила шаг, прикидывая на ходу, годится ли Лушка на роль моего убийцы. С одной стороны, эпитеты "безжалостная", "холодная" и "расчетливая" на нее вроде бы не налезали. Помимо навязчивости и невероятной цепкости Лунькову отличали болтливость, вредность и недалекость, а эти качества не очень сочетаются с холодным расчетом. С другой стороны, как верно подметила Марина Захаровна, Ольга была завистлива. И в первую очередь она завидовала именно Радке, на яркую красоту которой молодые люди слетались, как мотыльки на огонь.
Смыслом Лушкиной жизни всегда, еще со школы, была охота на мальчиков. При этом "ничейные" мальчики ее не интересовали, ей непременно подавай мальчика, по которому вздыхали другие девочки, в крайнем случае – мальчика, который сам добивался благосклонности какой-нибудь красавицы. Тут Лушка развивала бешеную активность и практически всегда (редкому экземпляру мужеского пола не польстит столь горячий интерес со стороны хорошенькой девушки) заполучала желанный трофей. Но удержать при себе не могла. Через месяц, от силы через два "трофей" не без усилий отцеплял от себя Пиявку и резво уносился прочь.
На этом этапе Пиявка присасывалась ко мне, требуя понимания, сочувствия и признания, что судьба обходится с ней чертовски несправедливо. Когда-то я честно пыталась донести до страдалицы, что ее неудачи – результат ее собственного отношения к молодым людям. Мало кто способен на стойкую привязанность к девице, которую любовь интересует только в декоративно-прикладном смысле, для которой очередной влюбленный олух – нечто вроде пера на шляпу. Но Лунькову мои откровения не занимали, ее полностью устраивала собственная точка зрения, которая заключалась в том, что ей "на мужиков не везет". А Радке везет, причем совершенно незаслуженно.
Понятно, что Радкино замужество, да еще такое удачное (муж не пьяница, не нищий, не старик, не урод, жену балует и обожает) только подлило масла в костер Лушкиной зависти. Не могло ли пламя разгореться до такой степени, что у Луньковой сорвало крышу? Тринадцать ударов ножом – не выражение ли безумной ненависти к человеку, посмевшему полюбить извечную соперницу?
На этом интересном месте мои размышления прервал телефонный звонок. Лидия сообщила, что получила разрешение на свидание с клиенткой и ей уже оформляют пропуск, но с визитом придется подождать до второй половины дня: врач предупредил, что ночью Зиминой поставили алпрозолам и ее реакции пока сильно заторможены.
Лунькова-старшая честно пыталась исполнить свой материнский долг и не допустить моего грубого вторжения в сладкий сон дочурки. Но, как уже говорилось, меня трудно остановить, когда я знаю, чего хочу. В результате растрепанная Лушка уже через десять минут сидела передо мной с кружкой кофе в руках и усердно таращила глаза, пытаясь сфокусировать взгляд. Я решила не ждать, пока она придет в сознание, рассудив, что легче захвачу ее врасплох "тепленькой".
– Радкиного мужа убили, Радка в больнице, – начала я без предисловий. – Убийца сделал все, чтобы подозрения пали на нее, но допустил ошибку, и теперь милиция ищет того, кто имел зуб на обоих Куликовых. Я боюсь за Радку и намерена помочь следствию. Чем раньше убийцу поймают, тем быстрее она придет в себя. Мне нужна твоя помощь, потому что ты поддерживала с Радкой постоянную связь и в курсе всех ее знакомств.
Ошарашенная Лушка открыла рот, закрыла, снова открыла и влила в себя сразу полкружки кофе.
– Что?.. Как?.. Ты меня не разыгрываешь?
– У меня не настолько искрометное чувство юмора. Ольга, нет времени посвящать тебя в подробности, тем более что они мне не известны. Если ты не поняла, я должна составить список ВСЕХ Радкиных знакомых, выяснить, у кого из них были основания ненавидеть ее и Серегу, и проверить их алиби. Для разбега давай начнем с тебя. Где ты была вчера вечером с десяти до одиннадцати часов?
– Ты что?! – Лушка поперхнулась. – Намекаешь, что я – убийца?
– Нет, исключаю тебя из списка подозреваемых, чтобы не отвлекаться на невероятные варианты. Так где?
– В "Танцующем дельфине", я же тебе говорила. То есть я была там с половины одиннадцатого, а до этого – в метро. Ма-ам! Подтверди Ваське, что вчера вечером я уехала из дома без четверти десять!
В дверях показалась встревоженная физиономия старшей Луньковой.