Тут Витя очухался, схватил меня за плечи и затолкал на склад. Там дышать было полегче — двери не прямо вот герметичные, но дым почти не просачивался. Вентиляция отдельная, что ли? Не до вопросов мне было, понял только, что здесь мы какое–то время отсидеться сможем. Ну, если перекрытие на голову не рухнет.
Вить, говорю, что там могло взорваться–то? Или это диверсанты?
А он чуть не плачет: какие диверсанты, откуда им взяться? Сами что–то намудрили или оставили на выходные… ну и вот. Может, температурный режим не тот, может, еще что, оно и бабахнуло. И если дальше пойдет, то хана нашему институту и нам с ним вместе. А потом — и всему району, потому что пока сообразят, в чем дело, пока спецвойска пригонят, пока начнут эвакуацию… А у нас через дорогу НИИ вирусологии, между прочим! И там тоже не лекарство от насморка ищут (хотя лучше бы его). А чуть подальше — еще парочка НИИ посекретнее нашего…
Мне даже как–то поплохело, но это, наверно, от дыма, воняло им все–таки.
Ты б вот, Колька, наверно, сразу начал домой названивать, чтобы драпали куда подальше, а у нас, повторяю, не было мобильных. И городского телефона на складе тоже не было, а по вертушке Витя уж попробовал звонить — не отвечал никто. И куда удирать? Поди знай, в какую сторону облако понесет!
И тут сирена замолкла. Мы с Витей переглянулись, подумали, что обойдется… и тут свет погас.
Я ему говорю, наверно, обесточили, чтоб не замкнуло где–нибудь, но сам себе не верю. За стенкой какой–то грохот и треск слышно, а я на пожаре в своей деревне бывал, помнил этот звук. Здание института–то старое, перекрытия деревянные, а раз так, то сложится он прямо нам на головы. И жди, пока откопают. Если откопают, да.
Слышу, Витя скулит, страшно ему. Мне тоже страшно, но я все–таки постарше буду. Вспомнил, что вроде бы видел на одном стеллаже керосинку и еще удивился — на кой она здесь?
Витя еще эту лампу туда–сюда переставлял, когда мы его ящик на место громоздили, и ворчал, мол, опять Полозков опыты ставил прямо на складе, ведь попадется когда–нибудь… Но я это мимо ушей пропустил, подумал только, что теперь знаю, кому за нарушение правил пожарной безопасности надо втык сделать. Огнетушитель–то на месте, но всё равно… Полозков — это тоже из Витиной лаборатории парень был, вроде серьезный такой с виду, в очках, а туда же!
Я тогда курил много (на это Надюша тоже ругалась), спички всегда при себе были. Ну я коробок достал, зачиркал, Витя спрашивает — Ильич, ты сдурел? А я ему — да хоть покурить перед смертью! Он и поверил, что я всерьез, заревел по–настоящему…
Лампа на месте оказалась, я ее взял, подумал еще — что, если керосина–то нет? Спичек надолго не хватит, а в темноте совсем паршиво! Но нет, кое–как зажег я эту древность — у нас в деревне похожая была, но поновее, а эта прямо в музей просилась. Увесистая такая, вроде даже с узорами — я на ощупь чувствовал. Правда, огонек вышел тусклый, будто кислорода не хватало… или просто стекло пыльное и мутное было? Я и пару трещин разглядел, удивился еще — толстое–то какое…
Но дышать и впрямь тяжелее стало. Глупость, конечно, склад не такой уж маленький, не могли мы с Витей весь воздух выдышать за несколько минут! Показалось, наверно.
Я так и сказал, и тут за дверью грохнуло. И сама дверь затрещала. Витя к ней подобрался, повернулся — я его еле рассмотрел, света не хватало — и говорит, мол, Ильич, всё. Перекрытие рухнуло, дверь долго не продержится. А как и она рухнет, мы тут преотлично закоптимся. Шутил, значит, хоть морда лица вся в слезах была, как у девчонки.
А я как оцепенел. Помню, думал только: как же так–то? Я вот помру… а Надюша будет думать, что я с дружками загулял, водку пьянствую. Злиться будет, к утру переживать начнет, а ей нельзя, она ж беременная, потому на меня и ворчит всё время. И Танюха только в пятый класс пошла, как же она без папки–то? То есть если я просто помру, это еще ладно, им пенсию по потере кормильца дадут, но… Их же тоже накроет, мы совсем рядом с институтом живем!
Сижу так на ящике, молчу, вроде бы молиться надо — а я атеист. Говорят, правда, в такие минуты даже атеисты живо уверуют, а я вот нет. Да и все равно я ни одной молитвы не знал, а и знал бы — все равно понимал, что чудес не бывает.
Помню, держу эту керосинку, смотрю, как огонек захлебывается, стекло машинально рукавом протираю и думаю: «Только бы этого не было, совсем не было, не ходил бы я на этот склад, и третий корпус цел остался, и…»
А потом ничего не помню.
Очнулся от того, что Витя меня тормошит и смеется, мол, Ильич, иди домой, что ты тут спать пристроился. Или с женой поссорился?
Огляделся — а я наверху, не на складе. Сижу в уголке на стуле, приуснул, вот мне и привиделось невесть что.
Посмеялись с Витей, пошли к дежурному. Я спрашиваю: тебе ничего не надо на склад занести? Он удивился, говорит, нет. И кивает, мол, авоську свою не забудь. Что, говорит, там у тебя, кирпичи, что ли?
Ну, Витя ключи сдал, расписался, на проходной мы отметились да пошли по домам. Я с Надюшей помирился, всё чин–чинарём, только ночь не спал — слушал, не завоет ли сирена.
Завыла. Ненадолго. И институт оцепили. Потом сказали, проводку замкнуло во втором корпусе, в кладовке. Обошлось, только она и выгорела.