— Смотрю, любите вы вкусно поесть да сладко поспать, — спрятал Бирюк улыбку в бороде.
— Ещё бабёнку бы смазливую… — протянул мечтательно чернобородый, прислонившись спиной к тёмным брёвнам стены.
— Этих не водится тут, прости уж.
— А мы знаем, — протянул Засоня. — Бабу Потата давно бы учуял.
— Ладно. Придётся потерпеть чуток, — отшутился чернобородый.
— И откуда ты такой востроглазый, дед? — спросил Засоня, почёсывая бок. — В людях разбираешься — и не скажешь, что всю жизнь в болоте просидел.
— Так я ж чем занимаюсь день-деньской?..
— Дрова колешь, — поддел его Раздайбеда, облизывая ложку.
— Во! — поднял Бирюк палец. — Дрова колю. Глаз-то и новострил. В полешке ведь трещинку разглядеть надо, чтоб расколоть его. Вот и люди так же. В кажном есть своя трещинка. Одни любят баб красивых…
Засоня потянулся — с головы посыпалась травяная труха, — зевнул и полез на печь. Бирюк усмехнулся:
— …другие — поспать.
— Эк ловко он нас! — восхитился Раздайбеда. — Чурбанами назвал, а мы и не заметили.
— Хитрый ты, дед, — сказал Потата. — Всё за всеми замечаешь, а о себе не говоришь ничего.
— А что обо мне говорить? — ответил Бирюк. — Весь как на ладони. Сижу в болоте, варю зелье. Никого не трогаю, и меня никто не трогает. Прибегут, попросят помощи — вот он я и пригожусь народу.
— Большая там деревня? — спросил чернобородый.
— Не слишком. Сотни две человек, не боле.
— Эге! Да это наших деревни две, если не три!
— У всех по-разному ведь, — пожал плечами Бирюк.
— Старики сказывали, — хриплым голосом сказал Засоня с печи, — что раньше и у нас деревни больше были. Только войны ведь всё. Повымирал народ…
Его лицо стало печально, лохматая голова закачалась из стороны в сторону, как спелый колос под ветром. Того и гляди, зёрна посыплются.
— Ты там сильно не залёживайся, — повернулся к нему Раздайбеда. — Скоро выходить.
— А к чему ловить этих ваших… преступников? — спросил Бирюк. — Нельзя разве дойти до деревни, осмотреться, найти бабу хорошую, да остаться?