- Надо просить кривого Яжная, - раздался голос пастуха Дьялакая.
Темир, схватив висевшее на стене ружье, крикнул гневно:
- Кто первый пойдет к Яжнаю - черному сердцу, тому смерть. Проживем без кама и Яжная! - Помолчав, заговорил мягче: - Недавно я встретил в тайге русского, он мне сказал: «Скоро, охотник, будут большие перемены». - Темир окинул внимательным взглядом собравшихся. - Карабарчик - хороший знак. На Алтае настанет весна…
Наступил конец февраля - месяца больших морозов. Нужда железными клещами охватила стойбища. Хлеба не было, и большие плоские камни - серые паспаки, на которых когда-то женщины растирали зерна ячменя, точно могильные памятники стояли в углу бедных аилов. Коровы не телились, и высохший борбуй сморщился, как старый опенок.
В один из таких дней в аил Мундуса забрел слепой Барамай. Вынул трубку с длинным черемуховым мундштуком и вздохнул. Табаку не было.
- Внучка Чейнеш умерла. Эрдине в горячке. Молока нет, сыра нет, кушать нечего, - сказал он печально.
Из темных глазных впадин старика выкатилась слеза.
Кряхтя, Мундус поднялся, снял с полки коробку из темной жести и высыпал на ладонь Барамая последнюю щепотку чая.
- Что еще дать? - посмотрел на закоптелую решетку, где когда-то лежал сыр, и, положив руку на плечо слепого, сказал со вздохом: - Сыра нет. Может, Темир принесет немного муки за пушнину, тогда дам.
Барамай засунул трубку за голенище и, нащупав дверь, вышел.
Под вечер зашел Амыр.
- Думаю идти к кривому Яжнаю. Может, немного денег даст. Весной наймусь к нему в пастухи.
- Байский рубль - что снежный ком: чем дальше катится, тем больше становится. Возьми у меня немного денег. Поправишься с нуждой - отдашь, - нашарив несколько последних серебряных монет, Мундус передал их Амыру: - Сходи в Теньгу - купи хлеба.
Кирик с восхищением смотрел на доброго старика. «Всех бедняков жалеет!»
Прошло недели две. Голод, как зловещая птица, день и ночь кружил над аилами Мендур-Сокона. Люди умирали.
Умерла старая Бактай - мать Амыра. Пластом лежала на овчинах когда-то веселая девушка Эрдине.
Однажды ранним утром на стойбище прискакал всадник. Судя по богатой одежде и коню, он принадлежал к знатному роду. Лицо всадника было обезображено шрамом, один глаз вытек.
Соскочив с седла, незнакомец направился к аилу Мундуса.
Опустившись возле очока, приезжий вынул отделанную серебром монгольскую трубку и, затянувшись, передал хозяину.
- Где Темир?
- На охоте.
- А под овчиной кто спит? - одноглазый, точно ястреб, взглянул на Кирика. - Чей мальчик?