Как бы то ни было, разгромленный в результате военных действий, Карфаген оказался вынужденным примириться с появлением на Лигурийской территории нового соперника, а также с колонизацией Массалией восточного побережья Пиренейского полуострова, в непосредственной близости от финикийских городов. Так, Майнака — греческая колония — находилась на расстоянии 1 км от финикийской Малаки (ср.: Av., Ora mar., 426 сл.; Per. Ps.-Scyrtm., 145). Кроме нее, фокейцами были основаны Алонис южнее мыса Нао (St. Byz., s. ν. Άλωνίς), Гемероскопейон (St. Byz., s. v. Ήμεροσκοπεΐον; Strabo, III, 159, 161; Αν., Ora mar., 476) и др. Самый факт основания греческой колонии в непосредственной близости от финикийской свидетельствует об очень тяжелом поражении карфагенян, а также об остроте конкурентной борьбы в этом районе.
К концу VII в. карфагеняне теряют и свои италийские рынки. Как показал У. Карштедт, массовый ввоз финикийских изделий в Италию во второй половине VII в. прекращается, и такое положение длилось, по всей видимости, до второй половины VI в. Надо думать, положение особенно обострилось после основания на острове Корсика города Алалия, что произошло, как рассказывает Геродот (I, 165), за двадцать лет до захвата Фокеи персами, т. е. в первой половине VI в. Согласно сообщению Геродота (I, 166), фокейцы занимались грабежом соседей и, вероятно, полностью дезорганизовали морскую торговлю на подступах к Италии.
О политике карфагенян в Сицилии в указанный период (VII-VI вв.) мы осведомлены значительно хуже. В нашем распоряжении имеется лишь краткое упоминание об удачных войнах, которые карфагеняне в течение продолжительного времени вели в Сицилии (Iust., XVIII, 7, 1). Во главе пунийской армии стоял полководец Малх. В данном случае это, несомненно, имя собственное (CIS, III, 4849), а не прозвище, как предполагалось ранее. Косвенное указание даты экспедиции Малха имеется у Орозия (IV, 6), который говорит об одновременности деятельности Малха и Кира. Учитывая, что завоевание Киром Мидии и основание им Персидской державы датируются временем около 550 г., а захват им Вавилона — 538 г., можно предположить, что походы Малха должны были происходить в промежутке между этими датами и во всяком случае задолго до битвы при Алалии (535 г.). Нам представляется наиболее вероятной датировка походов Малха серединой VI в. — 60-50-е гг.
Источники не сообщают каких-либо сведений о противниках, с которыми Малх столкнулся в Сицилии. Наиболее вероятно, что интервенция карфагенян была вызвана угрозой со стороны тирана Акраганта и Гимеры Фаларида, хотя какая-либо традиция о столкновениях между ними отсутствует. Походы Малха имели своим последствием создание в Сицилии зоны карфагенского господства (cuius auspiciis et Siciliae partem domuerant); по-видимому, под власть Карфагена попало и сицилийское государство финикиян. Согласно первому договору Карфагена с Римом, римляне могли вести торговлю в финикийских городах Сицилии без надзора со стороны карфагенских властей (Polyb., III, 22). Вероятно, такое положение создалось вследствие уступок со стороны карфагенян сицилийским финикиянам.
Поход Малха в Сардинию оказался менее удачным. Значительная часть его армии погибла в сражении с сардами — наиболее вероятным его противником здесь. Это поражение имело для карфагенян настолько большое значение, что полководец и оставшаяся часть его армии были приговорены к изгнанию (Iust., XVIII, 7, 1-2). О причинах войны в Сардинии можно только догадываться. Возможно, что экспедиция Малха имела своей задачей обеспечение безопасности финикийских колоний от нападений сардов. Не исключено, что какое-то участие в событиях приняли и фокейцы из Алалии.
Неудача Малха способствовала укреплению положения фокейцев на подступах к Италии. Она поставила под угрозу и финикийские колонии в прилегающих к Италии районах Средиземноморского бассейна. Во внутренней жизни Карфагена она привела к резкому обострению внутриполитической борьбы.
Согласно рассказу Юстина (XVIII, 7, 3 сл.), который в этом вопросе является нашим единственным источником, после поражения в Сардинии Малх вместе со своими войсками был приговорен к изгнанию. В этом факте следует видеть, возможно, результат интриг со стороны враждебных Малху политических группировок. Воины во главе с полководцем отказались подчиниться решению своего правительства. Согласно преданию, Малх направил в Карфаген послов, которые должны были просьбами и угрозами добиться отмены принятого решения. Но посольство не увенчалось успехом. Получив отказ, Малх осадил свой родной город и взял его штурмом. Созвав народное собрание (contio), он добился решения о казни высших магистратов и установил свою власть над городом. Юстин говорит даже о введении Малхом собственного законодательства (urbem legibus suis reddidit). Но власть Малха была непрочной. Политические противники обвинили его в стремлении к царской власти. В этом сообщении Юстина, возможно, имеет место анахронизм, поскольку такие политические обвинения были характерны для Рима I в. до н. э. Однако не исключено, что и в данном случае рассказ Помпея Трога-Юстина воспроизводит непосредственно рассказ Гиппагора, восходящий к пунийской традиции. Но тогда следовало бы сделать вывод, что ликвидация в Карфагене царской власти сопровождалась борьбой между различными политическими группировками и что стремление к царской власти, которая могла представляться олицетворением враждебной народу тирании, встречало в Карфагене резкое сопротивление. Как бы то ни было, из рассказа Юстина определенно следует, что Малх был обвинен в стремлении к установлению своей единоличной власти, свергнут и казнен.
Созыв народного собрания явно свидетельствует о попытке Малха опереться в борьбе со своими политическими противниками на народные массы. Не следует также забывать, что солдаты Малха были карфагенскими гражданами. В Карфагене, очевидно, существовало значительное движение, направленное против господства олигархии, — движение, которым Малх пытался воспользоваться в своих целях. Убийство десяти правителей с санкции народного собрания, а также введение в Карфагене законов Малха свидетельствуют в защиту нашего предположения. К сожалению, мы не осведомлены о характере законодательной деятельности Малха. Однако из изложения Юстина ясно, что говорить о демократическом характере переворота нет оснований. Скорее речь идет о столкновении внутри олигархической верхушки, причем одна из враждовавших группировок прибегла к поддержке народных масс.
Социальная база диктатуры Малха оказалась непрочной. Неудачливый полководец не сумел сплотить вокруг себя на сколько-нибудь длительное время народные массы, чем и объясняется недолговечность его диктатуры.
Преемником Малха источник называет Магона, довершившего создание Карфагенской державы (Iust., XVIII, 7, 19) и, вероятно, принимавшего активное участие в низвержении своего предшественника и в подавлении антиолигархического движения народных масс.
Придя к власти, Магон провел целый ряд важных в политическом отношении реформ. Из них Юстин (XIX, 1, 1) особо отмечает упорядочение военной организации. Обычно полагают, что под этим источник имеет в виду создание в Карфагене наемного войска, значительно превосходившего по своей численности и боевым качествам гражданское ополчение. Это мнение можно признать наиболее обоснованным. Действительно, в дальнейшем мы встречаемся только с наемными войсками карфагенян; отряды, составленные из граждан города, играли сравнительно незначительную роль. Создание такого войска, связанного не с государством, а лично с полководцем (imperator), каковым являлся Магон, дало в руки последнего мощное оружие захвата власти, которым Малх не располагал. Наемная армия стала в Карфагене важной политической силой. Правители города вынуждены были с нею считаться. Не случайно и после свержения власти Магонидов в середине V в. пунийские полководцы, пытаясь захватить власть, старались использовать прежде всего наемные войска. Уместно напомнить и о значительной роли наемников в восстании 241-239 гг. В то же время нельзя не отметить, что реформа Магона носила явно антидемократический характер. Создание наемной армии с основным контингентом из иностранцев — иберов, лигуров и других — отстраняло карфагенский плебс от несения военной службы и тем самым ограничивало для него возможность влияния на государственные дела.
По-видимому, после прихода к власти Магона был заключен и союз карфагенян с этрусками, о котором сообщают Геродот (I, 165) и Аристотель (Polit, III, 5, 10). Последний в своем изложении выделяет три типа договоров Карфагена с этрусскими городами: договоры о торговле (συνθηκαι περί των εισαγώγιμων), договоры о недопущении противозаконных действий против другой договаривающейся стороны (σύμβολα περί του μή άδικεΐν), а также письменные соглашения о военном союзе (γραφαι περί συμμαχίας).
Безусловно, появление столь детализованных соглашений предполагает сравнительно длительный период дружественных сношений. Нет оснований предполагать, что соглашение карфагенян с этрусками, заключенное до битвы при Алалии, включало все условия позднейшего договора Карфагена с Римом и все детальные специальные соглашения, известные по рассказу Аристотеля. Союз, заключенный Магоном с этрусками, носил чисто военный характер (Herod., I, 166; Find., Pyth., I, 72).
Таким образом, можно утверждать, что в середине VI в. складывается карфагено-этрусский союз, явно враждебный по своим целям фокейско-тартесской коалиции. Пойти на союз с Карфагеном заставила этрусков, очевидно, угроза побережью Италии со стороны фокейцев, прежде всего со стороны Алалии. Некоторые данные Геродота (VII, 166) позволяют предполагать, что Магон путем династического брака обеспечил себе поддержку или по крайней мере благожелательный нейтралитет со стороны Сиракуз, которые также могли быть заинтересованы в уничтожении фокейских конкурентов.
Союз с этрусками позволил карфагенскому правительству добиться определенного перелома в борьбе за средиземноморские рынки. В морской битве при Алалии (535 г.) союзники, обладавшие значительным численным превосходством (по сведениям Геродота (I, 166), они выставили 120 судов —по 60 от этрусков и пунийцев — против 60 фокейских), полностью разгромили фокейский флот. Сорок кораблей греков были потоплены и только двадцать сумели скрыться в Алалию. Битва носила столь ожесточенный характер, что все пленные, захваченные этрусками и карфагенянами, были перебиты. Потерпев поражение, фокейцы не решились вести дальнейшую борьбу на подступах к Центральной Италии. Покинув Корсику, они переселились в Регий. Это позволило восстановить в полном объеме карфагено-этрусскую торговлю, что явилось одним из важнейших результатов битвы при Алалии.
Разгром фокейцев позволил карфагенянам начать активное наступление и в Сардинии. Базой этого наступления служила, видимо, Нора. Может быть, с потребностями ведения длительной борьбы против сардов связана постройка от Норы в глубь острова мощеной дороги, шириной примерно в 4 м; высота ее над материком составляла около 0,5 м. После разгрома фокейцев карфагеняне основали в Сардинии свои колонии — Каралис (совр. Кальяри) и Сулх (совр. Сульчи; ср.: Paus., Descr. Graec, Χ, 17, 9). Как показали раскопки А. Тарамелли, Каралис первоначально был основан на мысе Сан-Элиа. Видимо, новый и быстро растущий центр, оттеснив Нору на задний план, занял на острове первенствующее положение.
Однако основание колоний далеко не обеспечивало карфагенянам полного господства на острове. Еще в конце VI — начале V в. карфагеняне вели продолжительную и тяжелую войну здесь, причем один из Магонидов, руководивших этими операциями, — Гасдрубал погиб, оставив командование своему брату Гамилькару (Iust., XIX, 3—6). Об ожесточенности борьбы свидетельствует запустение в указанный период сардских поселений, в том числе и таких крупных, как Ангелу Рую. Сарды уходили в труднодоступные горные районы центральной части острова; по всей видимости, окончательно подчинить их своей власти карфагенянам так и не удалось.
Наконец, битва при Алалии позволила карфагенянам изолировать Тартесс и повести успешное наступление на юг Испании. Пунийские изделия последней трети VI в., находимые не только в финикийской, но и в греческой зоне влияния (некрополь эль-Молар), свидетельствуют об удачных попытках Карфагена расширить сферу своей торговли в Испании, об активизации его политики, направленной на вытеснение греков с Пиренейского полуострова. Вероятно, вскоре после битвы при Алалии Карфаген принял меры к уничтожению Тартесса, своего наиболее опасного противника в этом районе. В нашем распоряжении отсутствуют данные, которые позволили бы более или менее точно датировать гибель Тартесса, однако А. Шультен, несомненно, прав, принимая как terminus ante quem 510/9 г.—дату заключения первого договора Карфагена с Римом. В противном случае было бы беспредметным запрещение римлянам плавать за мыс Палое — Прекрасный мыс договора. Но поскольку этот договор не первый в своем роде и далеко не единственный договор Карфагена с его италийскими контрагентами, можно предполагать, что Тартесс был разрушен в конце 30-х —начале 20-х годов VI в., вскоре после битвы при Алалии. В том варианте библейского текста, который был положен в основу греческого перевода Семидесяти — Септуагинты, нашел косвенное отражение факт падения Тартесса, а также то обстоятельство, что Карфаген после этого занял в жизни Западного Средиземноморья место, ранее принадлежавшее Тартессу. В пророчестве Исайи (XXIII, 1сл.) Тиру повсеместно, где в масоретском тексте Библии речь идет о Тартессе, в Септуагинте упоминается Карфаген. Сказанное позволяет установить и terminus post quem возникновения этого памятника в изводе Септуагинты — не ранее конца VI в. до н. э.
Разгром фокейцев в битве при Алалии, явное преобладание карфагенян в западной части Средиземноморского бассейна поставили союзников — этрусков и пунийцев — перед необходимостью более детально регламентировать свои взаимоотношения для того, чтобы карфагеняне не нарушали целостности Италии, не создавали там своих колоний и чтобы не терпела ущерба торговая монополия карфагенян. Образцом договоров, которые карфагеняне заключали с городами, находившимися в сфере этрусского владычества, является, как полагают некоторые, первый договор Карфагена с Римом, дошедший до наших дней в изложении Полибия (III, 22, 4-11). Полибий датирует его консульством Люция Юния Брута и Марка Горация—первым консульством после установления в Риме республики, иначе говоря, временем за 30 лет до вторжения Ксеркса в Грецию (Polyb., III, 22, 1-2). Таким образом, договор может быть датирован 510/9 г. до н. э. Эта датировка, восходящая к римской традиции, несомненно, вполне достоверна. Текст договора, приводимый Полибием, переписан, судя по его собственным словам, с официального документа — надписи. Любопытно, что греческий историк сумел отметить и архаичность языка латинского оригинала, весьма затруднявшую понимание текста (Polyb., III, 22, 3). Сказанное исключает всякие сомнения в подлинности договора, текст которого мы воспроизводим ниже: «На следующих условиях быть дружбе между римлянами и союзниками римлян и карфагенянами и союзниками карфагенян. Ни римлянам, ни карфагенянам не плавать за Прекрасный мыс, если они не будут принуждены бурей или врагами. Если же кто-нибудь силой будет занесен, то да не будет ему позволено ни покупать что-либо, ни брать что-либо, кроме того, что необходимо для ремонта судна или для жертвоприношений, и в течение пяти дней пусть он удалится. Тем же, кто прибудет ради торговли, да не будет никакого расчета, кроме как в присутствии глашатая или писца. То же, что будет продано в их присутствии, да будет оплачено под государственной гарантией продавцу —то, что будет продано либо в Ливии, либо в Сардинии. Если же кто-нибудь из римлян прибудет в Сицилию, которой управляют карфагяняне, то да будет одинаковым <с карфагенянами > все, что касается римлян. Карфагеняне же пусть не притесняют народ ардеатов, антиатов, ларентинов, киркеитов, тарракинитов и никакой другой народ из латинян, которые подвластны <римлянам>. Если же какие-нибудь <народы> не являются подвластными, то пусть они (карфагеняне. — И. Ш.) не приближаются к городам, если же захватят, то пусть передадут римлянам в целости. Пусть они не основывают крепости в Лациуме. Если же как враги они войдут в страну, то пусть не переночуют в стране».
Как видим, договор резко распадается на две части, первая из которых содержит обязательства римлян, а вторая — обязательства карфагенян. Для Рима в конце VI в., который не располагал флотом и не вел сколько-нибудь значительной торговли, запрещение плавать за Прекрасный мыс и регламентация торговли в Африке, Сицилии и Сардинии не имели практического значения. Введение таких условий заметно отражалось на интересах тех, кто в действительности вел торговлю с карфагенянами, прежде всего на интересах этрусков. Из сказанного ясно, что образцом договора карфагенян с Римом послужили их договоры с этрусскими городами. Необходимость урегулировать взаимоотношения с Римом после свержения этрусской царской династии и выхода Рима из сферы этрусского влияния заставила карфагенян, поскольку они были заинтересованы в торговле с Центральной Италией, пойти на заключение такого соглашения. Рим в свою очередь был заинтересован в обеспечении безопасности Лациума от пиратских вторжений пунийских купцов. Бросается в глаза то обстоятельство, что в договоре не говорится о союзе римлян с карфагенянами, в котором стороны, очевидно, не были заинтересованы.
Содержание первого договора Карфагена с Римом в общем соответствует приведенному выше краткому сообщению Аристотеля о договорах между этрусками и пунийцами. Римляне (а значит, и этруски) не должны были плавать в некоторые районы карфагенских владений и во всяком случае не должны были совершать там какие-либо закупки. Уже в древности вопрос о местонахождении Прекрасного мыса не был ясен. Полибий (II, 23, 1) помещал его в непосредственной близости от Карфагена, на североафриканском побережье. Как полагают некоторые исследователи, этот мыс следует идентифицировать с мысом Сиди Али эль-Мекки; предлагались в литературе и иные локализации — мыс эль-Абиад и мыс Бон. Однако Л. Виккерт представил убедительные доказательства того, что Прекрасный мыс должен быть отождествлен с мысом Палос на Пиренейском полуострове: только в этом случае становится понятным запрещение плавать к югу от него (Polyb., III, 23, 2). Это выделение сферы карфагенского влияния на средиземноморском рынке, зоны монопольной пунийской торговли, несомненно, восходит ко времени после гибели Тартесса. В противном случае вопрос о карфагенской монополии не мог бы быть поставлен в официальном документе. Обращает на себя внимание и строгий контроль карфагенян за римской (а следовательно, этрусской и вообще чужеземной) торговлей в Сардинии и Африке, постепенно приведший к упадку итало-африканской торговли и экономической изоляции Карфагена в Западном Средиземноморье. Исключение составляла только Сицилия, где римляне (как, вероятно, и этруски) имели право вести торговлю на одинаковых с кафагенянами условиях. Характерно, что в договоре и сообщении Аристотеля не говорится о возможности вывоза этрусками товаров из подвластных Карфагену областей; это остается целиком монополией пунийских купцов.
Очень показательны и обязательства Карфагена не вторгаться на территорию Лациума и не строить там крепостей, которые могли бы стать опорной базой пунийской колонизации и реальной угрозой независимости Рима. Эта оговорка также должна была появиться в договорах Карфагена с италийскими городами вскоре после битвы при Алалии, когда морское могущество пунийцев не могло не внушать серьезных опасений прибрежным итальянским городам. Интересно, что, захватив независимые от Рима города Лациума, карфагеняне обязывались не оставлять им независимость, но передавать их под власть Рима. Таким образом, Лациум в конце VI в. рассматривался Римом как его владение, вне зависимости от того, шла ли речь о подвластных ему городах или нет (ср.: Polyb., III, 23, 6).