— А куда его доить, молоко-то?
— Ну и бестолковый ты, Пассалоне! Я сложу ладошки, а ты потихоньку дои.
— Да оно на землю прольется.
— Не прольется.
Пассалоне подходит к козе. Нинка-Нанка даже жевать перестала. Она все понимает. Стоит спокойно и позволяет себя доить. В ладони Сальваторе, сложенные лодочкой, стекает тонкая струйка молока. Но Роккино отказывается его лакать.
— Ну вот! Только зря молоко извели.
— Эх, Пассалоне! Да ты жадина!
Обозвать его жадиной! Еще друг называется. Это оскорбление. Что бы ему такое ответить? Нет, лучше дать ему хорошего тумака. Так поступают настоящие мужчины. Да, но Сальваторе сильнее; глядишь, еще самому достанется на орехи. Лучше притвориться, будто ничего не слышал.
— Подержи зайца. Да смотри не упусти, а то получишь. Потыкай его мордочкой прямо в мои ладони. Ну вот, так.
— Ай, Сальваторе, Роккино вырывается! Но усы все же намочил.
— Гляди-ка! Да он облизывается. Совсем как человек.
— Бери его, Сальваторе, а то Нинка-Нанка за веревку дергает.
— Пошли.
— А Роккино ты тоже с собой возьмешь?
— Конечно. Теперь он мой.
— Ну как, полегчало, Кармела? А то могу повторить.
— Спасибо вам, дядюшка Винченцо. Вроде полегчало. Я вот вам немного молока принесла.
— Зря ты это, Кармела. Мы с тобой соседи, а добрым соседям грех не помочь.
— Уж так я вам благодарна, дядюшка Винченцо! Это молоко козье, возьмите.
— Ну, а голова у тебя совсем прошла, Кармела?
— Да, спасибо, спасибо вам. У вас счастливая рука, дон Винченцо. Худо бы мне пришлось без вас. Да тут еще ребятишки совсем замучили.
— А когда девятого ждешь?