– Почему же? – удивленно осведомилась мисс Петтигрю.
– Я его, в общем, боюсь, – сказала мисс Лафосс.
– Тогда, – сказала мисс Петтигрю храбро, – если вы этого молодого человека боитесь, я открою дверь вместо вас и строго объясню, что вы не принимаете.
– Боже мой! – заломила руки мисс Лафосс. – Но он, возможно, и не станет звонить или стучать. Дело в том, что у него есть ключ. Он откроет дверь и войдет. Но это неважно, я бы все равно не смогла его не впустить, ведь это он платит за квартиру. Так что тут еще это обстоятельство.
– Понятно, – тихо повторила мисс Петтигрю.
Теперь ей и в самом деле было понятно. Ею овладело желание подобрать пальто и шляпку, гордо задрать подбородок и выйти за дверь с выражением оскорбленной гордости на лице. Но вместо этого она услышала, как ее собственный голос слабо предложил:
– Но тогда, быть может… быть может, не стоило приглашать того, другого джентльмена?
– Ах! – вздохнула мисс Лафосс. – Все так сложно. До вчерашнего вечера я не знала, что Ник собирается прийти, и даже тогда узнала только случайно. Мне он сказал, что возвращается завтра. Он уезжал, понимаете? Мне кажется, он… он меня в чем-то подозревает. Ну вот, так что когда Фил сказал, что придет, я согласилась. А потом узнала, что Ник вернулся, но Филу уже не могла отказать, разве что получилось придумать какое-нибудь железное оправдание, а с этим у меня всегда плохо. И ни в коем случае он не должен был ничего заподозрить. Он-то про Ника ничего не знает. Фил собирается финансировать мою новую программу. Понимаете?
– Да, – подтвердила мисс Петтигрю.
В ее груди теснились удивление, осуждение и возбуждение, но сильнее всего в тот момент она ощущала пронизывающую радость. Да, именно радость. К чему притворяться? Вот она – жизнь. Драматичная. Увлекательная. Внезапная. Жизнь другой, лучшей половины человечества.
– Помогите же мне, – умоляющим голосом произнесла мисс Лафосс. – Вы видите, это вопрос жизни и смерти. Вы ведь справитесь?
Мисс Петтигрю замерла. В ней происходила жестокая внутренняя борьба. «Благодетель превыше всего, – любил повторять отец. – Грешника избегай. Грешника отвергай». Ее целомудренное воспитание, ее привычная мораль старой девы – все призывало ее воздеть в возмущении руки. Но ее останавливало накрытое для нее место за столом, чашка с кофе, толстые ломти поджаренного хлеба с маслом на тарелке – ах, знала бы мисс Лафосс, что до них ни капли и ни крошки не побывало еще сегодня во рту мисс Петтигрю.
– Позволю себе повторить: глаза у меня в полном порядке, – заметила она.
Для того чтобы стереть все следы недавнего пребывания мужчины в спальне и прилегающей к ней ванной, ей понадобилось совсем немного времени. Когда она снова вышла в гостиную, она застала мисс Лафосс отдыхающей в кресле перед электрическим камином. За это время та успела убрать посуду, оставшуюся от завтрака, но так и не сменила тот очаровательный пеньюар, в котором выглядела Цирцеей, решивший сменить гнев на милость.
«Ну, – подумала несчастная мисс Петтигрю, – теперь все же к делу. Дальше откладывать невозможно». В глазах у нее неожиданно защипало, хотя ей было хорошо известно, что от слез толку мало.
«Боже мой! – пришла внезапная мысль. – Как же я устала, как же я невероятно устала – все время „к делу”, все время жить в чужих домах, все время зависеть от чьей-то милости».
Она медленно пересекла комнату, держась прямо и гордо, и опустилась на край удобного стула напротив мисс Лафосс. Руки она сложила на коленях и крепко сжала. Теперь ей казалось, что, быть может, мисс Лафосс и в самом деле припрятала где-нибудь парочку непослушных детей, но зато она начала сомневаться, что выказанная ею столь поспешно готовность принимать участие в обмане хорошо зарекомендовала ее перед их матерью. Когда дело касалось детей, матери могли вести себя весьма странно. И что было позволено Юпитеру, вовсе не дозволялось быку.
– Что же касается… – начала мисс Петтигрю.
Мисс Лафосс с готовностью обернулась к ней.
– Что-то не так?
– Ни в коей мере, – сказала мисс Петтигрю. – Беспокоиться не о чем.
– Ах, вы просто прелесть!