Мягкая мордаха зайца прижалась к её плечу.
— Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые… Его призвали всеблагие как собеседника на пир. Он их высоких зрелищ зритель…
Морщинка между бровями Юльки стала менее отчётливой, тело её вытянулось и расслабленно опало в покое тёплой постели.
Школьная библиотека открывалась после первого урока. А перед первым что-то у кого-то спрашивать — гиблое дело. Не домой же звонить. Но Юлька всё же улучила момент, сбегала к коллеге в соседний кабинет.
— Доброе утро! Наталья, я помню, у тебя Ожегов был.
— Доброго… Почему был? Есть. Тебе на урок?
— На одно словечко только взглянуть.
— Вон в шкафу, слева.
Юлька прошла между рядами парт к шкафу, вынула «Толковый словарь русского языка» и быстро пролистала. «Б… Ага… Та-ак… Нет здесь этого слова. Может, взять близкое по значению? Блажить, блажной, блажь… „Блажной — взбалмошный, неуравновешенный, сумасбродный“. В самую точку. Лучше и точнее про меня не скажешь. Ладно…»
Вернулась к учительскому столу, понаблюдала, как Наталья, высокая полная женщина, раздаёт тетради дежурным.
— Нашла, что искала?
— Нет. Кстати, в нашей библиотеке, насколько помню, есть Даль?
— Конечно. На диалектизм наткнулась?
— Припомнилось, скорее. Вертится на языке одно словечко.
«Блазнится»… Опять это «блазнится». Хорошо, что у девятого диктант. Можно диктовать и вспоминать, возвращать раз за разом, будто на магнитофоне понравившуюся песню, один и тот же эпизод.
… Весь путь от дома до школы — пять-семь минут: сначала подняться к детскому саду, пройти его забор и торец соседнего дома, другой дом обогнуть, прошагать половину школьного забора и повернуть на пришкольный участок.
Она и поднялась к садику. Но прошла всего ничего, когда услышала за спиной медленный, шелестящий вздох. Она оглянулась — бездумно, мыслями уже в школе.
Её дом, будто высохший песчаный холмик, неспешно осыпался. Пространство позади него росло сверху, с крыш. Холодная синева давила на дом, и он, тяжело покряхтывая, сухо таял, горбился. Он уже потерял твёрдые очертания линий и углов, обретая форму хлеба из плохо поднявшегося теста. Дотаял до первых этажей — девушка увидела его содержимое: нечто ворочалось серовато-серебристым, живым — и начал ненавязчиво напоминать лепёшку догоревшей свечи. И шелест, шорох осыпи…
Она поняла, что набрала воздуха для вдоха, но не дышит. Прочувствовала напряжённо приподнятые плечи. За выдохом последовала неожиданная боль в глазах — до рези. Заморгала…
Дом стоял на месте. Но говорить, что всё нормально, было рано. Его стена, обращённая к солнцу, стена с подъездами, с окнами и с балконами, закрытыми стеклом или бельём, то и дело продолжала подрагивать.
Девушка деревянно развернулась, пошла своей дорогой.
Не выдержала — оглянулась. Теперь видна была лишь половина дома. Именно она и вспучилась, и вздыбленная от неё пешеходная дорожка рванулась к девушке. Порыв и высота вздыбленности слабели по мере приближения к ней.