— Отец мало-мало болен, — сказал он. — Уж ты, пожалуйста, пойди.
Отец никогда и никому не отказывал в помощи и сейчас же вышел с Юнусом.
«Вот и пришлось доктору лечить шайтана», — хотелось мне сказать младшему Ходжаеву, но я воздержался: дело ведь касалось его отца.
С этого часа события стали развиваться с неудержимой быстротой. Мой отец вернулся довольно быстро, долго мыл руки, потом стал укладывать свои инструменты в дорожный саквояж. Покончив с этим, он попросил Марьюшку сварить ему черного кофе. Пока закипала вода, отец рассказал мне все, что ему удалось утром узнать о Сахбо.
Оказывается, Сахбо уже давно искал его дядя Ибрагим. Он обратился в милицию с просьбой вернуть ему племянника. Милиция ответила, что Сахбо, по наведенным справкам, четырнадцати лет, что его в Коканде насильно никто не держит и что Сахбо может сам выбирать себе место жительства, тем более, что Ибрагим ему не отец, а только дядя, а мать Сахбо самостоятельно владеет домом, двором и не ищет сына. Ибрагим извинился и спросил, будут ли иметь что-нибудь против него, если он уговорит племянника добровольно вернуться домой. В милиции ответили: «Нет, ничего не будем иметь…»
— Как видно, — говорил отец, уже допивая кофе, — человек, которого ты принимал за мальчика, как-то связан с Ибрагимом. Он повлиял на Сахбо, и Сахбо добровольно покинул нас…
На мой вопрос, что со старым Ходжаевым, отец ответил:
— У Ходжаева разбита голова. Ему нанесли удар чем-то тупым. Он потерял сознание. В его возрасте такое ранение опасно. Но теперь за жизнь соседа можно не беспокоиться. Ему нужен только полный покой. — Отец тут же распорядился: — Марьюшка, приготовьте, пожалуйста, больному к утру чашку сладкого кофе, а в обед — бульону. Его надо поддержать. Боюсь, Юнус сам не сумеет.
Отец поднялся и пошел к двери.
— Когда ты вернешься? — спросил я, догоняя его уже у порога.
Он слегка сдавил мне плечо: «Ложись спать. Не ждите меня сегодня. Завтра я прямо приеду в больницу, так что домой буду к обеду».
Мне хотелось еще поговорить с ним, но он торопился.
Ночь сразу обступила нас. Она смотрела, прильнув к стеклам низеньких окон. Ночь была темная, безлунная. На небе ни одной звезды, на земле вокруг ни одного огонька.
Отец не пришел к обеду, не вернулся вечером. Отец исчез так же, как Сахбо. Мы с Марьюшкой прождали его еще одну ночь, а утром моя няня побежала в больницу узнать, что с доктором. Я остался дома в лихорадочном ожидании. Несколько раз я выходил из дому и, проходя через лаз, останавливался перед халупой Ходжаевых. Странно… Она была заперта. Никаких признаков недавней драмы не было, будто и не приносили сюда тяжелого, грузного старика с проломленным черепом, не вызывали к нему врача. То, что Ходжаевы скрылись куда-то еще прошлой ночью, мы с Марьюшкой узнали утром, когда она, по приказу доктора, принесла больному кофе. На дверях висел заржавленный замок.
Доктора искали. Отец нужен был не только нам с Марьюшкой. Больница осталась без заведующего и хирурга, больные — без доктора. К нам приходили какие-то люди в военной форме и что-то искали. Они перерыли все в столе отца, в его аптечке. Меня заставляли подписывать акты. В школу я не ходил. К нам пришел директор училища, прибегали ученики. Я не уходил никуда. Мне казалось, без меня придет отец и снова уйдет. Два раза меня вызывали: раз в милицию, раз в исполком, может быть, и не в исполком. Я плохо тогда разбирался в советских учреждениях. Но оба раза меня подробно спрашивали, при каких обстоятельствах исчез отец. Я отвечал одно и то же:
— Обстоятельств никаких не было. Его позвали к больному, и он ушел.
— К какому больному? — спрашивали меня.
Я отвечал:
— Не знаю. Отец всегда уходил к больным. И всегда возвращался…
— А здесь не вернулся?
— А здесь не вернулся.
— Но в этот раз он ушел поздно, — возражали мне.