Она устроила герцогессу на грядках поудобнее, и огляделась в поисках воды. Не успела.
— Не надо… помоги мне добраться до комнаты.
Такие просьбы не игнорируют. Лира, так звали девушку, подхватила ее светлость под руку, и помогла встать. Потом оглянулась на письмо. То жалобно белело листками на грядках.
— Простите, ваша светлость…
Герцогесса махнула рукой.
— Не стоит. Думаю, матушка-настоятельница уже в курсе.
Что именно должна была знать настоятельница, Лира спросить не осмелилась. А ласковый летний ветерок играл с листками, то показывая слова, то вновь убирая их от любопытных солнечных лучиков.
Дражайшая падчерица.
Ваш отец болен, и мы опасаемся, что он не проживет и месяца. Вам следует немедленно выехать домой, если вы хотите застать его в живых.
Дано в Донэре, семнадцатого червеня.
Мачеха, не мать. Родной матери у Марии-Элены уж лет двенадцать как в живых не было. А теперь умирал и отец. И что-то ждет ее впереди?
С таким и взрослому человеку справиться сложно, а уж семнадцатилетней соплюшке, которая последние десять лет провела за стенами монастыря? Конечно, Мария-Элена не ждала от жизни ничего хорошего.
Матушка-настоятельница всегда знает о том, что происходит в монастыре. Иначе — лишается своего поста и власти.
Она знает, кто ворует с монастырской кухни еду, кто из монашек молится искренне, а кто по обязанности, кто из воспитанниц любезничает со смазливым конюхом, и кто по ночам читает под одеялом непристойные вирши площадных поэтов. Работа такая…
О письме она тоже узнала достаточно быстро. Донесли.
Привилегия герцогской крови — у Мария-Элены была своя комнатка. Крохотная, в ней помещались лишь кровать, узкий шкаф и таз для умывания, но и то уже благо. Ей не приходилось делить спальню еще с десятком девиц. Она могла остаться одна хотя бы ночью, только вот как же тяжелы были эти ночи. В узкое окошко-бойницу почти не заглядывал свет, и иногда девушка чувствовала себя, как в темной ледяной яме. Словно в погребе.
Когда-то Силанта заперла ее там… как же она кричала, колотила по двери, срывая ногти, звала… и никто, никто не пришел.
И сюда никто не пришел, молись, не молись. Отец умирает. Все…
Сейчас тоже никто не придет.
Ан нет, дверь скрипнула. По традиции, засовов на дверях в монастыре просто не было, редкое исключение составляли покои настоятельницы, а остальные…
Что тебе скрывать в божьем доме?
— Мир душе твоей, дочь моя.