Ремнев, сидя вполоборота к двери, быстро и внимательно осмотрел разговорчивого посетителя.
– «Он»… Ну, посмотрим…
Неторопливо вынул из кармана старенький кожаный портсигар и закурил. Медленно отпил ещё полстакана, обдумывая дальнейшие детали.
«Он» по наружности и по костюму походил на загулявшего приказчика, одетого с аляповатым франтовством. Высокий модный воротничок, пёстрый галстух… На руках перстни.
Лицо круглое, розовое, самодовольное. Усики нафабрены. Выдавали его только глаза: вкрадчивые и наглые, вяло-сонные, но зоркие.
Заметив, что Ремнев закурил, он тоже достал портсигар и с развязностью слегка подгулявшего человека, подошёл к нему.
– Па-а-звольте, закурить!
– Спички на стойке, – сухо ответил Ремнев.
– Виноват-с, тысячу извинений!
…Закурил, отошёл от стойки, захватив смятую вчерашнюю газету.
– Посмотрим, что про войну пишут, – пробормотал он, развёртывая лист. – Как наше православное воинство с япошками управляется…
Помолчал и со вздохом добавил:
– Эх, война, война, сколько народу зря перелобанили!
Пьяный мастеровой при этих словах очнулся и посмотрел мутным, осоловелым взглядом.
– Што война? Кто тут про войну? – прохрипел он, наваливаясь на стол и роняя бутылку.
Франт с усиками презрительно покосился на него и продолжал, уже прямо обращаясь к Ремневу.
– Вам, господин студент, как человеку учёному, предположительно думать, лучше известно, что вся эта самая война – одно пустое кровопролитие… Опять же в рассуждении финансов статья неподходящая… Так ли я говорю?
Ремнев не отвечал.
В разговор вмешался сиделец.
– Позвольте заметить: слова ваши неправильные, – обратился он к франту довольно суровым тоном. – Как же это так? Ежели теперь война, то, стало быть, должны мы все, весь русский народ, Господа Бога о даровании победы молить, как наше дело правое… А насчёт финансов разговоры говорить… Шатание умов через это происходит. Вот что-с!
Он подошёл к столику, за которым сидел успевший опять заснуть мастеровой, и ткнул последнего в бок.
– Земляк, а земляк! Шёл бы ты домой. Здесь спать не полагается…