Егорыч медленно перелистывал альбом. Лицо Антошиной мамы показалось ему знакомым. «Где-то я ее видел?» — силился вспомнить Егорыч. Он рассматривал каждую карточку. И вдруг натолкнулся на конверт с адресом: «Доброводск, Ольге Петровне Ивкиной».
Он знал в Доброводске Ольгу Петровну Ивкину — агронома. Может, это Антошина мама?
— Антоша, покажи мне еще твою маму, — попросил он.
Антоша вытащил большую карточку и сказал:
— Вот мама. Только она здесь не смеется.
На карточке было много народу. Егорыч так и замер.
— Антоша, — засуетился он. — Читай, что наверху написано.
— Я не умею читать, не все буквы знаю.
— Тут написано, — волновался Егорыч, — гляди, что: «Доброводский совхоз». И я вон там, в переднем ряду сижу. Гляди.
Весной было у нас совещание в Доброводске, — торопился рассказать Егорыч. — Про лес мы говорили, про сельское хозяйство. А после совещания все стали сниматься. «Уважь, — говорят, — снимись с нами». Я и уважил народ. Мне еще тогда карточку подарили. Вот висит. — Егорыч снял со стены карточку, такую же, как в Антошином альбоме. Только она была в рамке с фигурками птиц и зверей.
— Ты узнал мою маму? — переспрашивал Антоша. — Узнал? Теперь ты найдешь ее?
— Найду, — пообещал Егорыч. — Обязательно найду.
Антоша собрал карточки, сложил в альбом и спрятал его в сумку. И только одну карточку не захотел прятать. Ту, на которой радостно смеялась солнечная мама. Он поставил ее на окно вместе с любимыми оловянными солдатиками.
В обед к Егорычу пришли Наталья и Митя. Жили они неподалеку, в лесном поселке Кудеяре. Мите двенадцатый год, а по виду все пятнадцать дают. Ростом высок, в деда, и глаза дедовские — синие, добрые.
— И в кого вы такие богатыри уродились, под каким солнцем росли? — завидовали все Егорычу. А он посмеивался только в ответ. От природы, мол, все дается, от земли родимой да от воздуха лесного. В дружбе с ними жить надо, от них вся сила и здоровье.
Наталья даже руками всплеснула, когда увидела Антошу.
— Батюшки! Тощенький-то какой. Журавка, да и все. Сущий Журавка.
— А сама-то велика? — заступился Егорыч за Антошу. — Сама тоньше тростиночки.
Она и вправду что тростиночка рядом с отцом: маленькая, худенькая. Только лицом похожа на него. Такая же светлая и синеглазая.
— Ничего, — ласково сказал Егорыч, — выправится наш Журавка на лесном воздухе, расправит крылышки. Митрия догонит.
Митя снисходительно улыбнулся и ничего не сказал. Он был занят: Сластену и Ворчуна кормил чем-то вкусным. Выдры любили вкусное, как маленькие дети. Особенно Сластена была лакомкой, за это и имя свое получила.
Антоша с удовольствием смотрел, как весело ели выдры, и, неожиданно расхрабрившись, заговорил с Митей: