21. [III]. Воскресенье.
Приехал Бобка в форме курсанта — совсем юный. При нем заплаканная мать. Он жалуется на тяжесть жизни, на плохую одежду, бесконечные ученья на холоду, — и рвется на фронт. Татьяна высказала здравое предположение, что их плохо так держат именно для того, чтобы они рвались на фронт. Завтра будем доставать ему бумагу.
Вечером — В. Ф. Асмус. Какой-то его знакомый, секретарь какого-то института, передал ему слова Сталина о том, что сейчас наступил решающий и переломный момент и что на союзников надеяться не приходится… Сопоставляя эти слова со словами, которые будто бы сказал какой-то чекист, их знакомый, Асмусы вывели заключение, что идут решительные переговоры о сепаратном мире с Германией, и именно сейчас, пока распутица, а слух этот пускается для того, чтобы «прощупать настроение».
Опять головокружение.
22. [III]. Понедельник.
Написал статью для «Красной звезды» об А. Толстом{426}.
Звонил Б. Михайлов. «Новости есть?» — «Ничего особенного, но в среду-четверг приду, поговорим». Не связаны ли эти новости с тем, о чем говорил Асмус? В газетах: отдали Белгород, японцы потопили наш пароход «Колосс». Японцы попугивают, — соглашайтесь!
Приехала из Ташкента жена Гусева — письмо. Ребята очень довольны, Мишка получил паспорт и продал свой пиджак на базаре за 600 руб. Комка прислал список посланных бандеролей, я получил, кажется, 7, кроме десяти томов Энциклопедии «Просвещение». Беда невелика.
Придумал повесть (в полусне, утром) — «Между двумя взрывами»{427}. Непременно напишу! Я уже пишу теперь, не думая — можно напечатать, — лишь бы нашлась физическая возможность писать.
Генерал Рокоссовский приехал в часть. Его сопровождало 16 машин. Уехали. Промчались 200 километров, вдруг генерал спрашивает у адъютанта: «А где самовар?» Тот сконфузился. Забыли. «Повернуть». Все 16 машин повернули. Взяли самовар. Обратно.
Студенты производят раскопки. Подходит старик, ему объясняют что такое исторические изыскания. Старик спросил: «А кто такой Иван Сусанин?» Ему объяснили. Старик и говорит: — «Это верно, теперь только обнаружилось, что в старину много людей было за советскую власть». И никакой иронии!
23. [III]. Вторник.
Отчаянная телеграмма из Ташкента: не могут выехать. «Гудок» обещает послать требование… и так далее.
Начал пьесу. Вернее, печатал с первого списка.
Дни все еще солнечные, на тротуарах скалывают последний грязный лед, обнажены ободранные дома, — идешь и кажется, что, ошибкой, обменял свою жизнь на чужую. Встречаю М. Шолохова. Ловкая шинель, смушковая кубанка, золотые погоны, сытый, выбритый, с веселыми и беспечными глазами. Сначала, одно мгновение не узнал, поэтому, узнав, сказал, что я «хорошо выгляжу». И стало ему скучно. Спросили друг друга о семье, и он сказал: — «Значит, увидимся?» — и ушел, не спросив, где я живу, и не сказав, где он живет. — Погодин, пьяный, получает в Управлении Авторских прав деньги. Получил «Кадиллак», а кроме того Совнарком выдал ему малолитражку. Тут же прихвастнул, что вчера пьянствовал с Шолоховым. — Улица, унылая, как подкидыш. Идет писатель Малашкин, ведет за ручку крошечную девочку в беленькой шубке. — «Дочь?» — «Внучка. У меня, ведь, двух сыновей на фронте убили. Живу в рабочей комнате, в 5 доме Советов. Квартира разбомблена. Роман написал „Петроград“{428}. ГИХЛ не печатает — бумаги нет. Приходи, потолкуем». Этот дал адрес.
На бульваре читаю газету, превращенную в список награжденных — Сталинской премией по науке. Позади слышу:
— Как живешь?
— Мышкую.
— Чего?
— Да, ты уж совсем охоту забыл? Это про лису говорят, которая, мышкуя, обежит луг. И не сыта, и не голодна.
«Итак, обмер жизни, по всем направлениям, и по всем частностям, установил, что ты туда не вмещаешься. И, все же, живем?» — «В иную топь воз вытащишь, а в иную только тина. Дурак рассердится, а умный знает, что тина рыбой пахнет».
Восток, раньше всех народов, нашел смысл жизни. Движение — зло. Неподвижность — добро. Чем быстрее движение, тем оно опаснее для человека. Самолет принес бомбу в 3,8 тонны. А все увеличивается сила взрыва?..