— Тетя Кюнбике пишет: «Шестнадцатого приедем, пусть на станцию шлют лошадь. Привет всем».
Бабушка сразу засуетилась:
— Раздевайся, Мансур!.. Что же ты сидишь, кума! Раздевайся, попьем чайку!..
Она вдруг останавливается посреди комнаты:
— А которое сегодня число?
— Сегодня пятнадцатое, завтра шестнадцатое. Вот… и больше тут ничего не сказано, — важно говорит Махмут и собирается уходить.
— Садись, сынок, и ты садись! — удерживает его бабушка. — С медом попьем чайку!
— Спасибо, бабушка, мне в школу пора, — говорит Махмут и уходит.
У меня даже глаза загорелись, так я позавидовал Махмуту. Эх, как он читал! Громко, слово в слово и ни разу не запнулся. Мало этого, так еще и от чая с медом отказался!
Дедушка Мансур и бабушка Фархуниса раздеваются и садятся к столу.
Я только сейчас начинаю понимать телеграмму: завтра приезжает из далекого города моя мама. Я помню, как она уезжала с большим мешком за спиной. Где она теперь? Почему сегодня еще не шестнадцатое число? Мне кажется, что мама уже входит в ворота и снег скрипит под ее ногами.
Бабушка включает радио. У нас радио днем говорит и поет по-русски, а вечером по-башкирски. Сейчас оно говорит по-русски.
— Непонятная у тебя привычка, сестра, — усмехается дедушка Мансур. — Ты ведь по-русски ничего не понимаешь, а каждый день слушаешь радио: когда ни приду, оно у вас говорит.
— Так ведь это, Мансур, сама Москва говорит. Когда слышишь голос Москвы, легко на душе, — отвечает бабушка. — Хоть я не понимаю слов, но знаю — это слова надежные.
Бабушка сдувает пепел с закипевшего самовара и ставит его на стол. Значит, теперь они уже будут пить чай.
У наших ворот останавливаются сани председателя колхоза — дяди Якупа. Мы с бабушкой прильнули к окну. С облучка слезает человек, одетый в тулуп. Я узнаю его. Это бригадир — дед Бадамша. В санях ктото шевелится, мелькает белая шаль моей мамы. В одно мгновенье бабушка выбегает во двор. Где же мои валенки? Один я нахожу сразу, а другого нет как нет. Мне хочется заплакать, потом я, кажется, уже и плачу. Пожалуй, от моих слез валенок прячется все дальше.
Слышно, как открываются ворота. Я вспрыгиваю на сундук и приникаю к окну.
Вот там мама моя… Мама вернулась, мамочка моя!
А какую же это маленькую девочку ведет она с собой? Бабушка берет девочку на руки. Дальше терпеть нет сил. Я прыгаю с сундука и в одном валенке выбегаю па крыльцо.
Мама хватает меня на руки.
— Глупенький, — говорит она, — разве зимой бегают босиком!
Я ничего не отвечаю и только крепко-крепко прижимаюсь лицом к облепленной снегом шали.