Отношения с начальством тут же улучшились, потому что я со своей крошечной злопыхательской правдой сразу уматывал за триста верст, с глаз долой - на зеленый морской горизонт, да и вообще выходил из подчинения - водная прокуратура не подведомственна территориальной.
И жена облегченно-горестно вздохнула - будем теперь женаты, как шахматисты, - по переписке.
Мы всегда говорили как бы шутя. Пока не выработалось у меня четкое ощущение, что шутка - это только необходимая прелюдия к ссоре, эмоциональный фон приближающегося скандала. В такие минуты нам иногда удавалось достичь высокой ступени иронии и сарказма...
Я не стал отшучиваться: пускай, мол, лучше как шахматисты, чем как боксеры... А лишь высказал неопределенную надежду: наверное, меня с жильем там как-нибудь устроят?
А она переплавила вязкую надежду в твердокаменную уверенность:
- А как же может быть иначе! Но ты бери только служебную жилплощадь! Не бросать же нашу квартиру здесь...
Мы столько ждали нашу квартиру! В центре! В доме с улучшенной планировкой, встроенными шкафами и приличной прихожей! На всем восточном побережье нет такого дома!
И потом... "Прокурором ведь не назначают на всю жизнь, весь конституционный срок - пять лет. Подумаешь, пять лет! Тьфу!.." Мы оба охотно делали вид, что ничего не произошло в нашей семейной жизни...
- Скоро появится и Осушной... - Хаджинур вернул меня к действительности. - А вон и браконьер! Видите? - Он показал на черную точку впереди. За ней распадалась надвое волна. - Ходил калады проверять... Но нам подходить к нему бесполезно...
- Потому что водоохранное судно?
- Если и лодка пойдет - все равно... - Начальник рыбин-слекции тоже поднялся на мостик. - Сразу весь улов полетит за борт... Браконьер к браконьеру никогда не плывет. Если приближается - значит, рыбнадзор! .
- Шустро идет. - Хаджинур взял у Русакова бинокль. - И грузоподъемность приличная - восемьсот кэгэ...
- А тысячу не хочешь? - возразил Цаххан.
Вокруг до самого горизонта морское поле было сплошь изрыто бороздами. "Вечная пахота моря..." Слышал ли я эти слова или придумал сам? Тысячи оттенков зеленого и синего переливались, переходили один в другой. Мы шли по гребням волн. Еще больше появилось водорослей, но они были чуть-чуть другого цвета, чем у побережья.
- Керим встречает нас... - сказал Хаджинур. Он передал мне бинокль. Я не сразу разглядел песчаную косу и деревянный домик.
- Он действительно прокаженный? - спросил я, возвращая бинокль. - И действительно никогда не выезжает с острова?
- Сейчас ему восемьдесят четыре года, последний раз приезжал на берег лет сорок назад...
- А к врачам?
- Болезнь эта не лечится. И никому уже не опасна, кроме него самого.
- Так и живет один?
- Насколько я помню. Ни жены, никого. Из Кызылсу раз в неделю придет лодка - привезут ему воду, хлеба, иногда овощей. Крупу или консервы. А он им - рыбы, раков. А то браконьеры пожалуют. Он им наживку - кильки, сети чинит. Молчаливый старик, обходительный. Сейчас сами увидите! Стоп! А это кто? - Хаджинур повел биноклем. - Мазут собственной рожей! Клянусь! В лодке...
- Что за лодка? - вскинулся Цаххан.
- Летняя. С двумя моторами.
- Миша! - Цаххан сорвал с себя куртку, бросил на палубу. - Я размажу его по стене за Сережу! Только не упусти!
- Касумов? - удостоверился я.
- Касумов, - ответил он бодро, даже чуть весело. Браконьер был длиннорук, ловок, с копной жестких черных волос. На нем был изрядно потрепанный армейский бушлат, старую шапку-ушанку он держал в руке.
На вид Мазуту было лет тридцать пять. Он стоял у деревянного помещения с надписью: "Госзаповедник. Застава "Осушной"".
Вчетвером - Мазут, я, Хаджинур и Цаххан - мы вошли в помещение, являвшееся офисом заповедника на этом острове. Внутри было холодно и сыро. В углу топилась плавником печка, от нее наносило сырым дымом, но тепла она давала мало. Его, наверное, все без остатка забирал пузатый закопченный чайник, зло дребезжащий жестяной крышкой.