— Борода!.. — ухмыльнулся красивый мужик, — она, брат, у меня рощеная…
— Да драки на три хватит, — подзадоривал Кошкин.
— Уж не тебе чета, скобленое, скажем, рыло…
— Ну, распротак тебя, договорился… Айда-ка, парень, лей!..
В сырой, холодной полумгле пустого хлебного амбара запахло остро керосином. Вывернулся из полусорванной двери на минуточку Кошкин, глянуть — как снаружи?
В свинцовых, мутных клубах сумерек тонул затихший город. Яркой звездочкой сверкал огонек-фонарь в тюрьме, да другой в военном городке. Пузато покачнулась к снегу высокая громада старого хлебозапасного магазина, в сугробах, за городской чертой.
— Сожгу тебя, дьявола, — довольно оглянулся на стены Кошкин, — затрещишь и там затрещат…
И смотрел на прилегший к земле город, как однажды в тайге следил за запавшей медведицей, выбирая место, куда бы половчее жигнуть ее пулей.
— Время, — сказал он, — как уговорились в аккурат… — и, бегом к двери.
— Запаливай, дядя Митрий!..
— Э-ге, — отозвался Митрий.
— Ого-го-го, — загоготал он изнутри, — пошло рвать! — и выскочил из амбара.
Удалой, разбойной глядкой мигнул Кошкину:
— Теперь куды?
— Само собой — в город. Товарищ Решетилов, гляди, сейчас начнет…
Здание милиции.
Закрылись дневные глаза, открылись вечерние-серым толком нависли потемки.
Длинный стол завален обоймами и винтовками.
Бравый старшой, с красной ленточкой на шинели, нагнулся над ящиком с гнездами.
Вынет из гнезда рубчатую гранату, — подаст милиционеру:
— Следующий.
Шуман в синей, истертой рубашке — всюду, где нужен.