— Вы извините… мне нехорошо… — и вышла.
Малинин изумился. Потом рассердился определенно.
Один из взводных роты Орешкина давно приготовился дезертировать.
Инстинктивное чувство опасности в оплетавшей их сети кровавой неразберихи подсказывало даже самым тупым, что добром все это не кончится, и не один крестьянский парень, укладываясь на казарменных нарах после вечерней поверки, тоскливо думал о будущем и строил планы спасения.
Орешкина все ненавидели и боялись.
Когда был объявлен поход, очень обрадовались.
Какой-то выход.
Сейчас в стороне от смущенных солдат остановился взводный, только что выполнив какое-то поручение. Остановился, запыхавшись от быстрого бега, опершись на винтовку.
Видел медленно подходящего с револьвером Орешкина.
Длинно вытянувшегося Еремина — без шапки.
И то, что кругом была родная, деревенская обстановка и рядом, плечом к плечу, не стоял обычный сковывающий строй, и то, что предметы не ясно виднелись во мгле туманного рассвета, — помогло человеку выступить из солдата…
И, когда убийство оскорбило утреннюю зорю, взводный поднял винтовку и направил ее в офицера.
Как решившийся на отчаянный скачок в глубину, крайним напряжением воли он как бы прервал течение своих мыслей, а остальное доделали его руки.
Орешкин метнулся от поднявшегося дула и скачком бросился назад.
— Ко мне, господа офицеры…
Тонко визгнула пуля.
— Ко мне…
Тогда стоявший в другой стороне молодой белобрысый парень словно во сне вскинул ружье и выстрелил.
Острой иглой прожгло через спину…
Вытаращив глаза, Орешкин остановился, повернулся, увидел бегущих к нему, нелепо отмахивающихся руками офицеров.
Вперебой затрещали вдогонку сухие хлопки.
Удар в плечо, в ноги…