Я не вижу движения на горе и смотрю на своего спутника. Он – один из взвода огневой поддержки. Молодой парень, наверное, когда-то был симпатичным сукиным сыном, но теперь у него отсутствует левая сторона лица. Уха нет, кожа... больше не кожа. Я вижу кость его челюсти. Чёрт, это отвратительно. Как, чёрт возьми, он держится? Иисус, он крутой.
Тра-та-та-та-та-та-та!
Он стреляет. Звук моего М4 в его руках прорывается сквозь звон в ушах. Я прослеживаю его цель; клубы каменной пыли поднимаются со склона горы. Затем я вижу тюрбан, белый на фоне камня. Я делаю один выстрел и промахиваюсь. Пытаюсь другой рукой обхватить рукоять пистолета для лучшего упора. Нельзя стрелять в такую цель одной рукой и при лучших обстоятельствах. Я вижу движение и снова стреляю. Вижу брызги крови.
Голова кружится.
Боже, эта агония. Я не хочу смотреть на свою ногу. Это такой-растакой-самый настоящий пиздец.
А потом… такой радующий звук вертолёта, характерный гул винтов вертушки. Ракеты вспыхивают и свистят. Склон холма вздувается и рассыпается, сопровождаемый огнём, дымом и летящими кусками скал. Мимо нас пролетает чья-то оторванная нога. Вертушка зависает боком, скользит в горизонтальной плоскости, сметая склон горы залпами пушек M197.
Спасибо, сладкий малыш Иисус…
Вертушка кружит в воздухе, плывёт к нам. Пилот поворачивается, и я вижу, как он смотрит на нас. Надеюсь, сообщая о нашем местонахождении.
Наконец, я заставляю себя приподняться и посмотреть на правую ногу. Она отсутствует от колена вниз. Просто исчезла. Я снова роняю голову в грязь, хриплю, стону. Дышать, дышать, дышать. Снова приподнимаюсь, чтобы убедиться, что я этого не придумал. Не-а. Всё ещё не хватает половины ноги. Почему не идёт кровь? Я уже должен был умереть от потери крови. А потом я вспоминаю кусок металла, прилетевший в меня после взрыва. Если он был достаточно горячим и острым, он запросто мог зажать и запечь сосуды. Или, может быть, я уже истёк кровью, и поэтому у меня так кружится голова. И так холодно...
Небо сужается, увеличивается конус тьмы, приближающийся ко мне. Что происходит с небом?
Я понимаю, что теряю сознание. Хорошо. Это хорошо. Сейчас слишком больно бодрствовать.
И темнота…
Когда я очухиваюсь, небо надо мной вращается. Винты вертолёта ритмично смещаются над головой. На меня смотрит голова в шлеме, поднимает меня. Тряска на полу вертолета причиняет боль. Кто-то что-то делает с моей ногой. Я оглядываюсь вокруг себя. Мой приятель, у которого не хватает половины лица, тоже здесь, ему что-то колют в верхнюю часть бедра, а потом производят какие-то лечащие манипуляции с его лицом, точнее тем, что от него осталось. Мне удается поднять к нему руку, сжатую в кулак. Он дотрагивается своими пальцами до моих. Наши глаза встречаются. Он кивает. Я шарю по животу, груди. Нахожу свой кармашек. Кабби. Где Кабби? Вот он. Я сжимаю пластиковую фигурку в руке. Я даже не могу сформировать мысль, молитву, надежду вернуться домой. Все, что я могу – держать игрушку и цепляться за жизнь.
Снова темнота.
Рейган.…
Я стою, прижавшись спиной к стене у двери в его комнату, собираю всё своё мужество, всю свою силу. Я могу это сделать. Я могу это сделать.
Я не могу этого сделать.
Но я должна.
Я снова глубоко вдыхаю и выдыхаю. Затем открываю дверь, пытаясь улыбнуться. Он проснулся, сидит на кровати, укрытый до талии простыней. Одетый в чёрную футболку, растянутую на широкой груди и плотно облегающую рукавами мощные бицепсы. Подбородок потемнел от щетины. Волосы немного отросли. Он смотрит спортивный канал, повтор проигрыша «Ковбоев» «Викингам». При звуке открывающейся двери он поднимает голову, видит, что это я, выключает телевизор и бросает пульт на кровать рядом с собой.
Старший сержант Брэдфорд рассказал мне, что случилось. Дерек потерял правую ногу ниже колена, у него сломаны ребра и сотрясение мозга. Есть некоторая потеря слуха, временная, как они считают. Он пробыл в госпитале в Афганистане несколько недель, прежде чем его состояние стабилизировалось, и появилась возможность перевезти его в Штаты. Здесь он всего несколько дней. Дерек позвонил мне, разговор был коротким и напряженным. Всё свелось к тому, что я заверила его, что приеду, и мы положили трубки. Слишком много всего было и есть между нами, чтобы говорить об этом по телефону. Поэтому я собрала сумку и приехала в Сан-Антонио.
Он выглядит здоровым. Великолепным, полным жизни. Но под простынёй... я отчетливо вижу очертания его левой ноги, бедра, колена, пальцев ног. А вот его правая нога, начавшись, резко обрывается. Моё сердце замирает при виде этого.
— Рейган, — голос у него неуверенный, тихий.