— Я уверен, ты будешь в порядке. Я читал отчеты о твоём осмотре.
— Отчёты, — я смеюсь горьким лающим смехом. — Я не мог заставить себя описать даже половину того, что он со мной сделал.
— Я тоже так подумал. Большая часть того, что мы знаем об этом куске дерьма, от тел, которые он оставляет. Ты же по-прежнему жив. Добавить нечего.
— Да. Как говорится, мне чертовски повезло, — я стираю пыль с кончика носа. — Или не повезло.
— Ты дышишь. Ты возвращаешься домой. У тебя есть женщина. Тебе ничего не стоит позвонить домой. По моим показателям, тебе повезло.
Я просто киваю, отдаю честь двумя пальцами, натягиваю балаклаву на нос. Запрыгиваю в вертолет. Я преодолел восемь тысяч миль, чтобы посмотреть в глаза человеку, который мучил меня три года.
Перелет через пустыню и горы проходит как в тумане. Я потерялся, пытаясь удержать нахлынувшие, как горячая блевотина, воспоминания. У меня ничего не получается. Я продолжаю видеть его лицо, шрам, искривлённые губы, абсурдно белые зубы и бороду, злые тёмные глаза. Пламя зажигалки сжигает меня, его рука щёлкает пальцем снова и снова, просто ради удовольствия посмотреть, как я страдаю.
— АТАКА! АТАКА! — отчаянный крик пилота в гарнитуре возвращает меня к реальности.
Вертолёт сильно раскачивается, винты взвывают на полную мощность, когда мы ускоряемся. Я мельком вижу белый след, жёлтую точку. Такое чувство, что всё происходит в замедленной съемке. Первый след проносится мимо, вертолет крутится, нос разворачивается, уводя нас в противоположном направлении. Я не вижу второй след, но слышу, как пилот кричит:
— Мэйдей!» (терплю бедствие!).
Ощущаю, как сильно качается машина, нас чуть не выбрасывает наружу, а потом корпус вертолёта дёргается, дрожит, вращается. Я чувствую жар, за открытыми дверями кабины поднимается пламя. Оглушительный рёв, такой близкий и громкий, что мои уши не справляются с этим звуком.
Вертолёт переходит в плоскостное вращение, вызывающее головокружение; дым, густой и чёрный, следует за нами по спирали, когда мы падаем. Мимо проносятся острые хребты и отвесные скалы. Я дезориентирован, и всё, что я вижу, это земля-небо-горы-пламя-дым-гора.
Наше столкновение внезапное и оглушительное, почти беззвучное. Я чувствую движение вперёд и боль. Меня выбрасывает, я падаю. Бьюсь о землю, чувствую, как что-то сломалось в ноге. Боль похожа на грохот, слишком сильная, чтобы выдержать.
УДАР – ТИШИНА – БАБАХ!
Меня опаляет жар, когда вертолёт взрывается где-то рядом. Молот размером с вселенную ударяет меня по правой ноге, которую я повредил, когда ударился о скалу. Я улавливаю отблеск чего-то чёрного и металлического, кружащегося.
Сила взрыва отправляет меня катиться по земле, камни ранят моё лицо, локоть и колени. Я чувствую, как земля подо мной наклоняется, исчезает, я снова падаю.
Я хотел вернуться домой. Мысль проносится в голове в момент краткой невесомости.
УДАР. Воздух вышиблен из груди, я хриплю в агонии. А над головой небо – мирная синева, широкая бесконечная синяя чаша точного оттенка глаз Рейган.
Рейган. Похоже, я нарушаю свое обещание.
Я лежу на своём карабине. Я не могу дышать. Правая нога начинает болеть. Я не могу пошевелиться.
Боль быстро становится невыносимой, и все ругательства бессильны передать её чудовищность. Я думаю, что кричу, но не могу дышать, так что это не могу быть я. Грудная клетка болит. Двигаться больно. У меня сломаны рёбра.
В поле моего зрения появляется окровавленное лицо. По крайней мере, американское. У меня звенит в ушах, и я вижу, как шевелится его рот, но не слышу, что он говорит. Решительными жестами он указывает на склон горы над нами. Поднимает меня, вытаскивает из-под меня карабин. Отсоединяет его от ремней. Я чувствую, как мою руку поднимают и вкладывают в ладонь пистолет. Надо сражаться? Дерьмо. Я отрешённо смотрю на оружие и двигаю пальцем предохранитель. Смотрю в указанном направлении. Жгучая боль пронзает меня при каждом сокращении мышц.