— Я слышала.
— Я вернусь.
— Ага, — тон её горький, саркастичный, злой. — Если бы мне давали доллар каждый раз, когда я это слышала…
— Я вернусь! — прикасаюсь большим пальцем к уголку её рта. Провожу пальцем по её губам. — Я обещаю.
— Тебе же лучше будет.
Это ритуал. Вы так прощаетесь, используя такие слова, как будто лучше скрыть, что вы на самом деле чувствуете, расставаясь. «Тебе же лучше будет»: не умереть в бою – вполне себе целесообразный вариант.
Она дрожит и пытается сдержать рыдания. Наклоняя свое лицо к моему, она целует меня солёно-мокрыми губами. Первой отстраняется и встаёт. Берёт меня за руки и тянет подняться, затем вручает мне сложенный квадрат бумаги:
— Прочитай это, Дерек. Просто... прочитай.
Я кладу письмо в карман на бедре и обнимаю её. Руки Рейган обвиваются вокруг моей шеи, лицо прижимается к плечу, которое становится мокрым от ее слез.
— Мне очень жаль, Рейган. Я обещал тебе…
— Я люблю тебя, — прерывает она меня, слова глухо уходят в мою рубашку.
— И я тебя люблю.
Она тянется ко мне, нежно целует, затем отступает и толкает к двери:
— Иди.
И я иду.
Внутри Хаммера есть место, которое я никогда не хотел бы видеть.
Подполковник, человек лет сорока, с квадратной челюстью и умными глазами, смотрит на меня в течение пары долгих минут. Наконец, произносит:
— Итак, ты и вдова Баррета?
Я в шаге от того, чтобы выкинуть этого штабного писаку вон из машины с зубами, забитыми в его глотку, но Алекс меня опережает:
— Джим? — его голос острый, как бритва. — Заткнись к чёрту. Сэр.
И до самой базы воцаряется молчание. Достойно.
Рассвет следующего дня наступает очень быстро. Теперь я чисто выбрит, волосы коротко острижены и торчат, упакован и застёгнут на все пуговицы, сижу в кузове грохочущего, гудящего военного транспорта. Моё назначение – Кандагар, и я получу дальнейшие распоряжения, как только приземлюсь.