— Благодарю вас, — сказал Коренев, чуть взглянувши на поданный ему клочок и возвращая записку Брыкину. — Давно ли служит у вас конторщик? Целых три года, — он должен, значит, знать приблизительно всех ваших постоянных посетителей, — самоубийца ему неизвестен?
— Говорит, что будто не припомнит. А лучше бы самого его спросить.
Позванный конторщик подтвердил, что действительно не может припомнить, видел ли когда-нибудь самоубийцу в числе посетителей; скорее готов утверждать, что нет.
— А не заметили ли чего особенного, когда неизвестный покупал билет? Может быть, волновался? Был рассеян?
— Напротив, был, кажется, спокоен. Даже говорил о погоде.
— Что именно?
— Жаловался на жару. Говорит: «Слава Богу, добрался до бани».
— А вы наверное помните, что он именно так и сказал: «добрался»?
— Ну, уж наверное не скажу. Будто бы так.
— Не говорил ли еще чего?
— Говорил. Когда взял билет и пошел, то вернулся от лестницы и сказал: «Тут меня, быть может, один господин спрашивать будет, бритый такой, так скажите, пожалуйста, что я, мол, в 19 номере».
Корнев насторожился.
— Это очень важно, что вы сейчас сказали. И что ж, никто не спрашивал?
— Никто.
— А вы все время были за конторкою?
— Как же-с! Кроме меня, ведь некому.
Корнев помолчал.
— А он, быть может, зайдет еще, бритый этот, — смущенно заговорил Зверев. — И как я раньше о нем не знал, накажи меня Бог! Надо бы того, — наблюдение, что ли, устроить… Ах ты, чтоб тебя! Пойти хоть теперь уж того… распорядиться… А? И как это я не знал, накажи меня Бог!
Коренев проводил его чуть заметной усмешкою.
— Припомните теперь хорошенько, — обратился он снова к конторщику, — кто приходил еще в баню после того, как покойный взял билет? И не было ли кого-нибудь бритого? Хоть, может, он ни о ком и не спрашивал…
— Кто ж приходил? Был гимназист один, был еще один молодой человек в штатском, только не бритый, а брюнет, в усах и бороде; да еще отец протоиерей. А больше, кажись, никого и не было.
— Знаком ли вам кто-нибудь из этих троих?