Боги, придуманные власть имущими в качестве опиума для народа, в фантазиях того же народа виделись теми, кто поможет им облегчить его судьбу, потому он и стремится первым встретить богов, надеясь получить за это что-то взамен, какое-то вознаграждение…
Сценический образ с абсолютной точностью воспроизводит заложенное в актера им, Маэстро, на одной из первых застольных репетицией, где подробно разбиралась вся ситуация.
— Ты понял, Ренато? Понял, сколько всего там, внутри?
— Да, Джорджо, — отвечал Ренато. — В этой сцене Ван думает, что на этот раз победит он.
— Правильно! — Пауза. — А на самом деле — все не так! Потому что власть имущие пронюхают раньше, когда появятся боги, и встретят их первыми со всеми почестями, а за это получат от богов по полной программе! Ван этого не знает, не может знать, но мы-то знаем, мы обязаны это знать! Поэтому Ван улыбается, но нам, зрителям XX века, ты должен дать понять, что эта улыбка — плод иллюзии! Ты улыбаешься, но!.. Да, это улыбка, но!.. Ты понял, Ренато? Verstehst du?
— Да, Джорджо, — отвечал Ренато. — Нам известно, что как только боги появляются, богатые моментально заключают с ними союз.
— И ты опять прав! — Пауза. — Но на этот раз не так, на этот раз боги появятся, а богачи пошлют их в задницу! А почему? Что ими движет?.. Эгоизм, жлобство, глупость и нравственная слепота, все те пороки капитализма, которые приближают вынесение исторического приговора капитализму. И в этом случае, да, шанс, который предоставляется народу, реален и реализуем. Ты понял, Ренато? Поэтому ты, Ван, улыбаешься, ибо уверен, что сможешь обхитрить богатеев, но ты, Дель Кардине, должен улыбаться так, чтобы нам стало ясно: эта твоя уверенность — иллюзия, и в то же самое время ты должен дать нам понять своей улыбкой, что, только представь себе, иллюзия эта — уже вовсе и не иллюзия с того самого момента, когда противоречия капитализма приведут к воплощению ее в жизнь! Поэтому ты улыбаешься, но не улыбаешься, и тем не менее улыбаешься! Ты понял Ренато? Verstehst du?
— Да, Джорджо, — отвечал Ренато. — То есть противоречия капитализма начинает осознавать трудовой народ, который превыше богов и которого боги поддержат…
— Верно! — Пауза. — Но в данном случае все не так! Потому что народ еще не созрел для того, чтобы воспользоваться таким шансом! Смотри сам, богов приютит бедная проститутка Шен Де, они даже дадут ей денег, но что станет с ней? Чтобы защитить свалившееся на нее благополучие, она, поскольку не знает иного способа взаимодействия с окружающим миром, будет вынуждена вести себя в рамках логики капитализма, взяв на себя все его пороки, и так далее, и так далее! Ты понял, Ренато? Ты понял глубину марксистского анализа, Ренато, понял, в чем гениальность Брехта? Все ждут, что богачи заработают на богах, однако хрен им! Такое могло бы еще быть в эпоху палеокапитализма, но не сегодня! И когда публика уже думает: все, теперь, в этот раз, у нас получится, — Брехт предупреждает: «нет, народ не готов, шанс будет упущен, мы еще по уши в дерьме!». Понимаешь, сколько всего в одной реплике этого чертова старика-водоноса? Поэтому так: ты улыбаешься, но как бы не улыбаешься, и тем не менее у тебя улыбка, но в конце реплики она незаметна! Ты понял, Ренато? Verstehst du?
Маэстро остановил изображение, отмотал пленку назад, чтобы пересмотреть сцену еще раз. Он почти успокоился, бегущие кадры окончательно убедили его в его правоте. Какого хера! «Добрый человек из Сезуана» не может быть поставлен иначе, чем это сделал он в далеком 1979 году, раскручивая на всю катушку заключенную в нем диалектику смыслов и посылая к дьяволу Луиджи Лунари, подлого предателя, который то и дело доставал его своим нытьем: здесь бы чуть-чуть облегчить, а тут бы смягчить… Но текст говорил сам за себя, хотя его жанр и был обозначен как «поэтическая притча», на самом деле, каждое его слово воспринималось как удар кувалдой по зданию капитализма! Не зря же в зале стояла мертвая тишина, словно в церкви: публика, затаив дыхание, внимала происходящему на сцене, точно считывая тонкие диалектические нюансы улыбки и полуулыбки Вана…
Спокойствие сменилось бодрящей радостью, которая охватывала Маэстро всякий раз, когда он одерживал даже маломальскую победу. Выключив экран, он улегся в постель, предвкушая, как трио Дамико — Понкья — Италиа будет погребено под горой дерьма, порожденного их же собственными идиотскими амбициями и невежеством.
Слишком возбудившись, он долго ворочался в постели, дрейфуя между сном и бодрствованием, пока, наконец, не заснул.
…А на заре ему неожиданно привиделся кошмарный сон: в лохмотьях Вана, еще более живописных, чем на сцене, с пластиковыми прищепками на лодыжках, с тонкой шеей, болтающейся в воротнике а-ля Мао Цзэдун, на пару размеров больше, Эрнесто Паницца торгует водой в ожидании появления богов под веселые смешки битком набитого зрительного зала, а в первом ряду сидит Бертольт Брехт, который то и дело восклицает: «Ах, наконец-то!», и рядом с ним Горбачев довольно кивает: «Вот это да, это я возьму и повезу по всей России: в Ленинград, в Иркутск, во Владивосток!..»
— Валли, мать твою, почему, когда я звоню на твой сраный коммутатор, у тебя всегда занято?.. Дай мне Нинки!
— Мигом, сенатор!
В трубке послышалось блеянье Старой Синьоры.
— Алло!
— Привет! Не знаю как, но на этот раз великий глухой на коммутаторе меня узнал! Прекрасно, делаем успехи! Как идут репетиции?..
— Но… — испуганно проблеяла Нинки, ничего не понимая. — Разве ты не перенес их на следующую неделю?
— Нет-нет, я имею в виду не мои репетиции. Кого могут интересовать репетиции этого старого пердуна, который рвет свою задницу, напрягаясь с этим дерьмовым «Фаустом»! Я спрашиваю про репетиции синьора Дамико, про самое значимое культурное событие века — постановку «Доброго человека из Сезуана» в сногсшибательной интерпретации компании недоумков. Я знаю, знаю, что теперь в Театре уже никто ни о чем другом и не думает! Салюта по этому поводу еще не устраивали? Ну уж афишу-то неоновыми буквами наверняка изготовили! Театр Придурков, «Добрый человек из Сезуана» в исполнении Компании миланских говнюков, в главных ролях звезды — Сюзанна Понкья и Грегорио Италиа!.. Какого черта молчишь? Отвечай!
— Что с тобой, Джорджо? Что ты несешь? — завопила Нинки, думая, как бы обратить ситуацию в шутку.
Но Маэстро уже завелся: