— Ага, значит, копаетесь в душе. — Он с заметной неприязнью разглядывал меня. — Стараетесь исследовать человека, как доктора исследуют лягушек, и крыс, и?.. — Голос его оборвался на высокой ноте.
— Нет. Сейчас я не занимаюсь исследованием. Хотел лишь сказать, что если в дальнейшем у вас еще случится такое с животом, то нигде, кроме как в нервах, причины не ищите… Мне кажется, что разговор с Юри не очень-то хорошо подействовал на вас.
— Юри? Юри — это заковыка, — произнес он вдруг. Но тут же спохватился и добавил: — Но это к делу не относится… И нервы в общем-то у меня в порядке. — И он тут же коротко рассказал, как ему однажды в немецком концлагере пришлось целую ночь провести между двумя трупами, чтобы самому не стать третьим, которого утром отправили бы в могилу…
— Вы были у них в плену? — воскликнул военный. — Как же это случилось? Такой молодой с виду, в то время совсем еще мальчишка!
— Семнадцать исполнилось. Схватили при первой же облаве и хотели было вместо двоюродного брата-комсомольца меня отправить на тот свет, потому что, к несчастью, у меня было одинаковое с ним имя и рост такой же, и глаза и волосы у нас были одинакового цвета…
— Значит, здешний мужик?
— Из Мыйзакюла.
— И хорошо знаете местные обстоятельства и условия?
— Так себе. Сами видели.
Разговор становился односложным, ни к чему не приводил. То ли из боязни, что муж попадет впросак, или из необходимости поддержать его, молодуха подошла к нам и вообще спутала нам разговор — завела речь о густой росе и хорошей завтрашней погоде, которую надо было ожидать…
И нам было неловко выспрашивать. Возникало чувство что предположения военного о взаимоотношениях молодой пары вроде бы подтверждались. Оно усугублялось и тем, что хозяйка постелила парню вместе с нами в хозяйской комнате, а дочь отослала в заднюю каморку. Разве супругов так бы разлучали?
Странно, что старшие хозяева не проявляли ни малейшего интереса к результатам нашей вылазки за раками. Даже полусловом не коснулись этого, будто знали наперед, что все окончится именно так, как оно и окончилось. Пожелали только хорошенько отдохнуть и без провожатых ночью не выходить. Мол, вокруг расхаживают патрули, приданные в помощь милиции, и они могут к незнакомым пристать с вопросами…
Итак, опять под надзором? К тому же двойным. Мы завалились на постели, но сон не приходил. Снова и снова вспоминались хозяйкины ночлежники, которых нельзя было оставить вместе. И почему это болотные сосны так загадочно шепчутся?
Я прислушивался, но ничего не расслышал. Попытался поглядеть в окно, насколько это удавалось с кровати, — никого не увидел. Смотрел, пока вконец не устали глаза; под самое утро я забылся кошмарным сном. Проснулся от слов:
— Уже утро, начнем двигаться. — Пярнувец сидел на краю моей постели и толкал меня в бок, словно ребенка, которого трудно разбудить.
В глаза ударило яркое солнце. Несмотря на это, я сразу заметил: кровать зятя у другой стены была пустая, аккуратно застеленная одеялом. Взглянув в угол, где должны были находиться наши рюкзаки и снасти, я увидел, что там пусто.
— Что случилось? — вскочил я.
— Снесли в сарай к машине. Яак хочет немедленно уехать. — Тут же в дверях показалось помятое, невыспавшееся лицо военного. Я понял, что они оба не сомкнули глаз и теперь спешат как можно скорее убраться из этого обетованного рыбного края.
Сполоснув у колодца глаза, я, казалось, смыл из сознания и вчерашнее наваждение. В самом деле, к чему медлить? Нет среди нас ни преследователей, ни исследователей — с какой же тогда стати позволять впутывать себя в эти сложные истории! Лучше долой отсюда. И чем скорее, тем будет вернее!
От амбара шла хозяйка, под мышкой мерка с мукой, на устах заботливые слова:
— Веки-то хоть смежили? А то старик поехал детей отвозить, ходил и гремел… И им тоже невтерпеж, до вечера не могли дождаться…
— Так молодые уехали?! Жаль… Не могли вам помочь…