И оба мысленно добавили: «Не обещал показать нам невестку».
Но они не сказали друг другу обо всем этом ни слова. Так они и сидели молча, пока им не принесли поесть. Вийю посоветовала им снять шубы, а то станет жарко. Теперь оба вспомнили, что и пастор мог бы предложить им раздеться. Но и об этом не было сказано ни слова. Матушка только вздохнула про себя: «Жаль, жаль, выбрали такой неудачный день!»
Они молча поели, развлекаясь разглядыванием разных коробочек и вырезанных из модного журнала картинок, наклеенных девушками на стены. Отцу очень хотелось выкурить трубочку. Но мать не позволила. Тогда он отправился «взглянуть на лошадь» и через несколько минут вернулся. Где-нибудь за углом, верно, дымком затянулся.
Посидели еще немножко. Наступили сумерки. А потом стемнело. Они еле различали друг друга, лиц уже не было видно.
— Мать, давай собираться домой!
— Давай!
— Им ведь сегодня некогда…
— Известное дело, некогда… Сам понимаешь — важные гости…
— Ну, так отправимся!
— Да, отправимся… Но сначала надо попрощаться…
— Не знаю, стоит ли беспокоить их… Скажем девушке.
— Жалко как будто так уезжать… Девушка могла бы попросить их сюда. Надо хоть за обед поблагодарить…
— Так скажи девушке!
Мать открыла дверь, и когда Вийю через некоторое время прошла мимо, она позвала ее и попросила сообщить пастору, что они собираются домой.
Пастор пришел через некоторое время, но опять без супруги.
— Уже домой? — воскликнул он ласково, почти сердечно. — Жаль, очень жаль, но знаете что: приезжайте еще разок, когда ляжет хороший санный путь! Сегодня, вы сами видите, такой неудачный день… Моя супруга ни на шаг не может отойти от гостей — сейчас она им играет на рояле. Даже на ужин думают остаться… Но если еще раз приедете, все равно когда, это не важно — ведь мы никуда не денемся и, даст бог, будем жить здесь, — тогда… тогда… мы будем более в своей среде… Ну, так прощайте, привет домашним и доброго вам пути…
Они снова сидят на телеге. Понурившись, рядышком. Их лица сечет холодный дождь, злой ветер щиплет носы. Колеса и копыта швыряют грязь на полость телеги и на одежду. После теплой комнаты старикам холодно; они дрожат. Холодная, гнетущая темень окружает их. Они не видят друг друга; они только чувствуют, что они вместе — вместе в радости и в горе.
Они не произносят ни слова. Это молчание продолжается час, два. Затем мать говорит нежным, тихим голосом:
— Но как хорошо он говорил проповедь!
А отец тепло отвечает:
— Да, хорошая была проповедь!
— На пустой желудок, не евши, слушать можно, — добавляет мать.