— Садись, — сказал ему Бетал, отодвигая от стола стул рядом со своим местом.
Гость сел и опустил руки на колени, под скатерть. Я заметил, что, чувствовал он себя очень неловко в этой строгой столовой под ласковым взглядом Антонины Александровны.
— Ешь, — сказал Бетал. — Шашлыком не угощаю. Просто суп и котлеты.
Гость искоса взглянул на нас, на Антонину Александровну, выпростал из-под скатерти руки и тонкими смуглыми пальцами осторожно взял из плетёной корзиночки ломоть хлеба.
— Тоня, это — Балахо, председатель колхоза в Чегеме, мой старый друг, — сказал Бетал.
— Будьте как дома, не стесняйтесь, — попросила Антонина Александровна.
Балахо криво улыбнулся, переложил хлеб из правой руки в левую, а правой взял со стола ложку. Я видел, что ему не хотелось есть, не хотелось находиться в этой комнате, сидеть за этим столом рядом с Беталом. Даже мне от одного вида Балахо расхотелось есть вкусный суп.
— Я тебе расскажу, Тоня, почему я решаю это дело здесь, а не на работе, — сказал Бетал, когда Антонина Александровна присела рядом с ним. — Это — срочное дело. Очень важное дело.
— Может быть, не надо при детях и за обедом? — спросила Антонина Александровна.
— Это — срочное дело, — ещё раз повторил Бетал. — А дети… Дети пусть тоже слушают. Пусть знают, что такое партийная принципиальность. В школе этому не научат. А они будут жить после нас. Пусть запомнят этот обед.
— Бетал… — робко попросил Балахо.
— А ведь мы с тобой в одном году вступали в партию, — посмотрел на него Калмыков. — И воевали против белого дерьма в одном отряде. Я говорю верно?
— Верно, — опустил голову Балахо.
— Тоня, — снова обратился к жене Калмыков, — вчера ко мне в обком пришла женщина. Наржан Хамдешева.
— Бетал… — ещё раз попросил Балахо.
На этот раз Калмыков даже не посмотрел на него.
— У Наржан есть муж, которого зовут Лукман. У них пять детей. И самый плохой дом во всём Чегеме — мазанка, две комнаты, в одной спят, другая — кухня. И огорода нет, потому что нет мужских рук. Лукман уже два года не может работать. У него ревматизм. И два года колхоз ничего не даёт ему на трудодни. По твоему распоряжению? — резко повернул голову в сторону Балахо Бетал.
Балахо совсем низко нагнулся над столом.
— Распоряжения не было, — сказал он почти шёпотом. — Мы помогали Лукману… немного… Но ведь он не выходит на поле…
— Так, — сказал Бетал, откинувшись на стуле и положив ложку рядом с тарелкой. — Балахо, а если бы у нас в отряде в восемнадцатом году были раненые и мы бы не кормили их из-за того, что они не воюют? Как это назвать?
— Фронт и колхоз — это не одно и то же, — прошептал Балахо.
— Да, не одно и то же! Ты прав. Потому что на фронте еда была не всегда, а в колхозе она есть каждый день. На фронте нашим домом была бурка, а подушкой — седло. А сейчас у нас каменные дома. Кстати, Балахо, у тебя дом турлучный или саманный?