Туган сидел, опустив голову.
Время от времени он поднимал её и искоса поглядывал налево. Там ничего не было, кроме непрерывно летящей мимо машины изломанной каменной стены. Но вот она кончилась, и впереди показался Кызбурун Второй. Закатное солнце садилось на горы. Под вечерним ветром трепетали в садах листья яблонь. Мальчишки гнали с пастбища отарку овец. Навстречу «санбиму», заходясь в лае, бросилось несколько собак. Дымились трубы на крышах домов. Какая-то старуха с вязанкой хвороста на спине остановилась и проводила взглядом машину.
— Вот она, жизнь, — сказал Бетал. — Мы сделаем её очень хорошей. Мы проведём сюда электричество и радио. В каждом доме будут книги. В амбарах будет много зерна. И вечером каждый человек будет есть на ужин шашлык.
Туган молчал. Он ещё больше сжался на сиденье в своём углу.
Калмыков посмотрел на него.
— Какие люди у нас пропадают! Жалко, что ты наломал столько дров, — сказал он. — Ты умеешь руководить. Ты грамотный человек. Из тебя вышел бы хороший председатель колхоза.
Туган рывком вздёрнул голову.
— Бетал, — задыхаясь, сказал он. — Не казни меня так… Лучше расстреляй сразу… здесь, на дороге…
Больше до города они не произнесли ни слова.
В тюрьме, сдавая дежурному арестованного, Калмыков сказал:
— Накормите его хорошо. Он три дня не ел. Я сам проверю.
Через месяц Тугана Мирзоева судили и приговорили к расстрелу.
Бетал любил после работы в обкоме прогуляться по Карашаевскому бульвару. Он ходил всегда один, заложив руки за спину, слегка припадая на левую раненую ногу, и все; встречные здоровались с ним, и он здоровался с ними со всеми. В эти вечерние часы он никогда не разговаривал о делах. И если кто-нибудь пытался обратиться к нему с личной просьбой, он отрицательно качал головой и говорил тихим, мягким голосом:
— Приходи завтра к десяти в обком. Здесь я ничего не умею.
Иногда он прогуливался по бульвару и в обеденный перерыв.
Наверное, так было и сейчас.
Я любил Калмыкова той романтической ребячьей любовью, которая из всего делает сказку, добрую и героическую. И всегда мне казалось, что в те славные боевые времена, когда он носил на боку маузер в деревянной колодке и саблю с золотой поцарапанной рукояткой, он был близко знаком с Чапаевым, Котовским, Камо и Олеко Дундичем. В моем понятии все герои должны быть знакомы друг с другом. Даже через века.
И я не знал тогда, что Калмыков окажет такое сильное влияние на всю мою жизнь.
Я забежал вперёд по Карашаевской и пошёл навстречу Беталу.
Он шагал, опустив голову, наверное, думал о чём-то важном. Серые парусиновые сапоги мягко касались тротуара. Большой палец правой руки был засунут за широкий ремень бежевой коверкотовой гимнастёрки. Левой рукой он время от времени поглаживал подбородок или трогал маленькие — щеточкой. — усы на верхней губе. Коричневая папаха закрывала его лоб до самых бровей. Грустное было почему-то у него лицо.
Я поравнялся с ним, задержал шаг и неожиданно тонким голосом сказал:
— Здравствуйте, Бетал Эдыко-вич!