— Представьте себе, — ответил Владимир Ильич, заканчивая записку, — что лучше помешать, явившись вовремя, чем заставлять себя ждать, как прошлый раз, высокочтимый Анатолий Васильевич! Этим меня вы не проймете! — и Ленин улыбнулся. — Садитесь, пожалуйста.
Луначарский мягко опустился в черное кожаное кресло слева от Ленина.
— Коротко о своих делах, — попросил Ленин.
— Книги для деревни будут, Владимир Ильич, — сказал Луначарский. — Рад вам об этом сообщить.
— А я рад слышать, — с иронией подхватил Ленин. — Наконец-то! Пришлите мне на просмотр лучшие, на ваш взгляд, издания.
— Непременно, Владимир Ильич, — Луначарский сделал паузу и сказал печально: — Художник Вершков и скульптор Аникин просят дать визу на выезд в Америку.
— Так! — недовольно воскликнул Ленин. — В Советской России, конечно, свободно творить нельзя, — продолжал он, копируя кого-то с издевкой, — революция подавляет личность художника, и прочее, и прочее! Пусть едут, — сказал он неожиданно.
— Мы так мало пресекаем, мы терпим разных язычников и изуверов от искусства…
— Вы сами их частенько защищаете, Анатолий Васильевич! — строго перебил Ленин. — Сами!
— Не всех левых защищаю, и не все левое, Владимир Ильич! — запротестовал Луначарский.
— Ну, ну! — примирительно сказал Владимир Ильич. — Допустим… Далее!
— Мы мало пресекаем, многое терпим, — продолжал Луначарский, — и все же, когда во имя революции что-то запрещаем, — кричат: где же свобода?
— Пусть едут, — повторил Ленин, — а мы будем продолжать свое.
— Бесспорно, Владимир Ильич, принцип laissez faire, laissez passer,— конечно же не может быть провозглашен нашим политическим лозунгом.
И Луначарский, непринужденно и свободно облокотившись о спинку кресла, засунул большой палец руки под жилет.
— Нужно, необходимо дать положительную программу! Вот в чем суть! «Как только кляп будет вынут изо рта пролетариата, мы немедленно всунем его в рот капиталистов».
— Это кто? — спросил Ленин.
— Бланки… Идеологии буржуа, их культуре мы положим конец, но что будем говорить сами? Что утверждать? И будем ли утверждать?
— Совершенно верно! — воскликнул Владимир Ильич. — По представлению некоторых, мы просто нигилисты, да еще с топором в руках! — И, вспомнив недавнее выступление Васюкова, он с ожесточением произнес: — Нужно дать программу! И как можно скорее. Это самое трудное.
— Нас часто спрашивают: «Что такое наше искусство? Нечто совсем новое, выросшее, как трава на пепелище и на развалинах, или у него есть связи с искусством прошлого? Какие? В чем тогда его принципиальное отличие от искусств всех предыдущих эпох?» Десятки других вопросов!
— Ну? — прищурив глаз, спросил Владимир Ильич. — А вы вместо того, чтобы написать популярную брошюру и ответить на эти вопросы, издаете сборником старые статьи?
— Что делать, Владимир Ильич? Брошюра — это две-три недели. А где их взять?