Едва отзвучал последний звук, помещение окутала тишина, такая плотная, что, казалось, в ней можно услышать гулкие удары взволнованных сердец. Слабые, привыкшие к понуканиям дома и в академии, лернаты вдруг почувствовали себя важными. Нужными. Магистр Роун покорил эти сердца, заполучил их всего несколькими добрыми словами. Без желания похвалить или подбодрить, без ненужной жалости, но с такой решительной убежденностью в каждом слове, что не поверить ему было нельзя. И мы поверили. Все и сразу.
— Каждый халцедон важен, каждый — нить в полотне Полуночной Матери, без которого узор будет неполным. И даже белый халцедон, — с улыбкой произнес магистр.
Я посмотрела на него растерянно.
— Эти стены уже много лет не видели белого халцедона. Вы, дорогая, редкость.
Сердце кольнуло сожалением. В голосе Роуна так отчетливо звучала гордость, словно слабость моего дара — великая удача. Вот только я не разделяла чувств магистра. Сложно разделять их, когда единственное, о чем мечтаешь последние одиннадцать лет, — стать нормальной: темной ведьмой, достойной собственного рода.
И, судя по тяжелому вздоху, магистр услышал мои невысказанные мысли.
— А вы знаете, что камень в вашем кольце — не совсем халцедон?
Я нахмурилась и недоверчиво уставилась на белый овал, надетый на мой палец. Многие лернаты тоже с любопытством принялись его разглядывать.
— Это кахолонг — твердая смесь халцедона и опала. В древности такой камень считался подарком самой Луны. Но со временем, погнавшись за силой, мы утратили уважение к ценностям, находящимся вне привычных рамок. Ваш халцедон, дорогая, уникален.
Я качнула головой. Речи магистра звучат сладко, но только жизнь белого халцедона совсем не сахар. Мне хватило всего двух дней, чтобы это понять. А мысль о тысяче грядущих приводила в ужас.
— В Лунной империи почитают ночь и тьму, — напомнила я. — Сложно поверить в ценность белого камня.
Акель Роун усмехнулся в усы.
— Вы правы и не правы одновременно. Мы чтим тьму — это верно. Но подумайте вот о чем. Все вы подумайте, — магистр вновь обвел нас взглядом. — Что завораживает больше всего в ночном небосводе — в полотне Полуночной Матери, в котором вытканы судьбы каждого из нас?
Лернаты молчали, только смотрели на артиэлла словно завороженные. Десятки пар глаз горели интересом, жаждой знаний и… надеждой. Новое чувство для слабых ведьм и колдунов. Новое и слишком искушающее, чтобы не поддаться ему.
— Звезды, — с улыбкой подсказал магистр. — Крохотные источники света в непроглядной мгле — вот что заставляет сердца замирать от восторга, а нас самих — мысленно тянуться к ним. Вы, халцедоны, и есть те звезды, на фоне которых тьма становится по-настоящему завораживающей.
— Но, магистр… — неуверенно заговорила Ллоса. — Если халцедоны действительно важны, почему к нам относятся с таким пренебрежением?
Акель Роун со вздохом качнул головой.
— Потому что многие слишком поздно понимают вашу истинную ценность.
— Сомневаюсь, что нефриты вообще способны ее понять, — буркнул сидящий сбоку от меня Морриган.
Магистр услышал его, снова усмехнулся и развел руки тыльными сторонами вверх.
— Со временем, лернат, даже тьма учится ценить свет.
До этого кольцо артиэлла скрывала лежащая поверх него ладонь. Теперь же нашим взорам открылся большой, черный, как самая беззвездная ночь, камень шерла. Черный турмалин — камень избранных. Лишь те, кто входит в Совет Ночи, имеют право носить его.