— Сама уволилась, — фыркнула Дашка. — Студенты лапочки, но работают там одни снобы и фашисты.
— Как в любом вузе…
Ненадолго же ее хватило…
Или причина в другом, и Дашка решила после всего покинуть город?
— Я слышала, что ты говорила бабушке, — отозвалась она, словно прочитав мои мысли. — И спасибо, но я все-таки с Игорем отправлюсь. Не жить с ним, конечно, но в Питер давно хотела, а раз уж бабуля решила отменить правило… Самое время. Можешь праздновать.
Но праздновать не хотелось. На самом деле мне было чертовски грустно в очередной раз терять сестру, когда мы, казалось, почти нашли общий язык.
— А я ведь записала, — внезапно добавила Дашка.
— Что?
— Стишок Ковальчуковский. Он про ваше дело мельком упоминал и говорил, мол, это тебя касается, вот я и записала. Вдруг вам с майором твоим пригодится.
— Показывай.
Я быстро села и включила свет. Фафнир психанул и, спрыгнув с дивана, гордо удалился в спальню, где ему никто не будет мешать. Все-таки, хорошо, что он так быстро растет, не надо нянчиться. С другой стороны, взрослые коты не так умильны, как крохотные пушистые котятки…
Через минуту я уже держала в руках книгу рецептов, на форзаце которой сестра и записала странные строки:
«Один скрывает следы и знаки,
Другой вскрывает замки изнанки.
Что первый брат стережет и прячет,
Второй — отважно являет зрячим».
— И что это за братья? — растерянно пробормотала я, перечитав четверостишие раз десять — и про себя, и вслух, и задом наперед.
Дашка пожала плечами:
— Я как поуспокоилась, пыталась вспомнить. Вертится что-то в голове, а ухватить не могу. Потом в записях своих порылась — ничего.
И у меня в голове вертелось. Казалось, я прежде уже слышала это стихотворение — именно слышала, а не читала. Потому что вместе со строками вспоминался голос. Скрипучий и жутко неприятный, но отчего-то завораживающий…
— Са… Ковальчук еще сказал, что эти братья — не люди точно.
— Звери, что ли? — нахмурилась я.