— Спасибо, Льюис.
— Мы уже можем идти? Папа ждет, — говорит она, расчесывая пальцами свои вьющиеся волосы.
Папа?
Амели замечает мою реакцию на эти слова. Даже после того, как я все понимаю, решив, что должен уйти и оставить эту семью с шансом — обнадеживающим шансом — внутри меня бурлит такая ревность, что ее хватит, чтобы покрыть всю мою кожу.
— Дедушка Гаса, — наконец объясняет она. — Он приехал из Парижа проведать нас.
Мне должно быть все равно. Меня не должно волновать, кто такой этот папа. Но я не могу игнорировать, как с моих плеч спадает напряжение от ее слов.
— Было приятно снова увидеться с тобой. — Она медленно моргает, пытаясь взять себя в руки. Это совсем не похоже на тот беспорядок, который я ощущаю сейчас внутри себя.
Дышать становится тяжелее, и мне приходится проявить весь свой самоконтроль, чтобы не показать это. Я один раз киваю, засовывая руки в карманы, и незаметно крепко сжимаю их там.
Мы едва поговорили. Это всего лишь наша вторая встреча, и все же, она как-то перевернула вверх тормашками все мои чувства, все, что я думал, что знал о себе. А я не могу позволить этому продолжаться.
Я наблюдаю, как Амели с Гасом, освобождая помещение, уходят, но слишком быстро ощущаю, что снова остаюсь в одиночестве.
Возьми себя в руки, Адам.
Вспомни, почему ты здесь. Чтобы исцелиться снаружи. Физически. Исцелить шрамы, которые укоренились на моей коже.
Внутренние шрамы… не в приоритете.
Не прямо сейчас.
Отвлечение, не важно, насколько оно красивое, какое сексуальное, какое французское, — только препятствие на моем пути. А у меня уже и так слишком много стоит на пути.
Я перевожу взгляд на Льюиса, который все это время наблюдал за мной, изучая меня. Похоже, ему удалось проследить точный ход моих мыслей.
И он выглядит… разочарованным.
— Что? — говорю я с вызовом, злясь на самого себя за то, что мне все еще важно его мнение. — Я здесь для себя, — заявляю я. — Работа, которую я проделываю, для меня самого. Цели, которые мы наметили, для меня. Я имею на это право.
Я. Имею. Право.
Льюис ничего не отвечает. Только некоторое время моргает, прежде чем один раз кивнуть. И по какой-то причине его молчание действует жестче, чем любые слова, которые он мог бы сказать.
— Ну, тогда давай, пошли работать, и посмотрим, на что именно ты имеешь право.
Он разворачивается и направляется в сторону тренажерного зала, оставляя меня осознавать свои права. Они кружатся вокруг меня, только совсем не успокаивают. Вместо этого сейчас я чувствую, как они душат меня.