И через минуту опять швартовка — у соседнего причала. Дверь склада заперта.
— Навались!
Дверь с треском падает внутрь. Дым грызет горло. С потолка валятся комья огня. Схватили по ящику с патронами. Вынесли. И обратно в склад. Еще раз…
Только позже, когда погрузили весь боезапас и катер ушел от опасного места, подумалось: «Ведь могло рвануть».
А часом позже, когда уже стемнело, приказ мичмана?
— Иванов, взять карабин, гранаты — и со мной. Ерикеев — тоже. Мы назначены патрулировать.
Безлюдные улицы Пинска. Где-то далеко глухо погромыхивают пушки.
— Завернем ко мне домой, — говорит мичман, — узнать, что с моими.
Распахнутая калитка. Дом в глубине сада, окна черны. На ступеньке крыльца обронено что-то белое. Мичман поднял. Детская панамка. «Дочкина», — спрятал за борт кителя.
В доме ни души, всё разбросано. Эвакуировались? Или… Ведь город бомбили. Узнать не у кого. Постояв, мичман говорит?
— Пошли…
С того времени так и не ведает мичман, что с его женой и дочкой. А каких справок ни наводил! Осталась у него только фотография. С документами в кармане держит. А панамка? Панамку, кажется, тоже хранит…
Из Пинска ушли после всех, взяв на борт саперов, взрывавших последние объекты. Сколько было потом боевых тревожных дней и ночей? Припять, Десна, Днепр… Шевченковский Канев, туда уже дошли немцы — мимо Тарасовой могилы, пробивая себе дорогу, проходили корабли. Ржищев — там огнем помогли армейцам задержать врага на пути к переправе, через которую они отходили за Днепр.
А мост за Киевом, возле села Печки, захваченный немцами? Под ним, сквозь огонь с берегов, ночью прорвались первыми, выполняя приказ кораблям идти к Киеву. Снаряд прошил катер от борта до борта. Как черти, работали тогда все, откачивая воду. Сам капитан-лейтенант ведром орудовал не хуже любого матроса.
«Эх, „букашка“ моя родная!..»
Похаживал вокруг стога, оберегая спящих товарищей, а в растревоженной памяти, словно видная вновь, проступала каждая вмятина на броне: припоминал, когда появилась, после какого боя. Да, врубила война памятки… Ушли они на дно вместе с кораблем. Но не только в броню — в душу те памятки врублены…
Наутро продолжили путь.
Перелесками, проселками и полевыми тропами в середине дня вышли к маленькой станции. Узнали: от нее до Киева около пятидесяти километров. На путях стоял длинный состав из товарных вагонов — порожняк. Он направлялся в Киев для эвакуации оборудования.
— По вагонам! — скомандовал капитан-лейтенант Лысенко.
К вечеру они были уже в Киеве.
Нерадостные вести ждали их там: вражеское кольцо вокруг города сомкнулось. Состав, в котором они ехали, оказался последним успевшим пройти с востока.
Отрезаны все пути из Киева и по суше и по воде. Моряки мониторов и канонерских лодок, находившихся на Днепре в черте города, выпустили по немцам, уже вышедшим к окраинам, весь запас снарядов и затем, подняв на кораблях сигналы: «Погибаю, но не сдаюсь», взорвали их.