— Клита жива? — радостно воскликнул Демокрит. — Моя нянька еще жива!
— Да, — сказал Дамаст. — Если жива твоя нянька, ты еще младенец, даже с седой бородой, — вспомнил он пословицу.
Клита нянчила и Дамаста, была и его нянькой. Дамасипп, отец Дамаста и Геродота, купил Клиту еще девчонкой у владельца абдерийских красилен Ксеноклета. Она стоила дорого — шесть мин. Две мины стоила она сама, одну мину — ее мастерство красильщицы и три мины — ее красота. Так говорила сама Клита. Она действительно была красавицей — это признавали все. И друзья Дамасиппа, зная об этом, требовали, чтобы Клита прислуживала им на пирах. Но Дамасипп щадил её, берег для своих детей. Она была ласковой и заботливой. «Интересно, что сталось с ее красотой?» — подумал Демокрит.
— Ты возьмешь Клиту себе, — сказал Дамаст. — Она еще сможет тебе прислуживать.
— У меня нет дома, Дамаст, — напомнил брату Демокрит, — куда бы я мог взять Клиту. И я не смогу купить дом. В моем ларе нет и обола.
— Совсем недавно ты сказал, что содержимое твоего ларя нельзя купить и за горы золота, — сказал Дамаст.
— Это правда. Нельзя купить, но и нельзя продать. Это как в той истории с солнцем, о которой нам рассказывала Клита. Помнишь ли?
— Помню, — ответил Дамаст. — Чтобы купить солнце, надо продать луну… Пока ты путешествовал, Клита приносила жертвы Аполлону Агиею, чтобы пути твои были счастливы. Она ждет тебя у ворот.
— Где я буду жить, Дамаст?
Дамаст не успел ответить: из-за угла ближнего дома вышла женщина. Увидев Дамаста и Демокрита, она вскинула руки в короткой молитве и поспешила навстречу братьям.
— Вот она! — сказал Дамаст.
— Клита?
— Клита.
Демокрит сам ускорил шаг. Когда они встретились, Клита лишь на один миг задержала взгляд на лице Демокрита, потом обняла его, уткнулась лицом в его грудь.
— Клита, — сказал Демокрит, обнимая няньку, — ты рада, что я вернулся?
— Да, да, да, — ответила Клита. — Я рада.
Она плакала. И у нее ослабели ноги. Она хотела опуститься на колени, но Демокрит удержал ее, сказал, как когда-то в детстве:
— Я хочу есть, Клита. Веди меня домой.
— Да, да, да, — как и много лет назад, засуетилась Клита. — Сейчас, сейчас. Дом совсем близко, — и перестала плакать. Отстранилась от Демокрита, улыбнулась и взяла его за руку. — Дом совсем близко, — повторила она. — Совсем, совсем.
Она тяжело дышала и сильно сутулилась. Волосы у нее были цвета вымоченного льна. Ноги стали костлявые и худые. На лице морщины — словно рябь на воде. И говорила Клита, отворачиваясь, чтобы Демокрит не видел ее беззубого рта.
— Да, да, — сказала Клита, заметив, как пристально Демокрит рассматривает ее. — Теперь я ничего не стою. Теперь меня и подарить нельзя — надо приплачивать: две мины — за дряхлость тела, мину — за слабость, три мины — за старческое уродство, — она засмеялась. — Но я дождалась тебя, теперь можно и умереть.
— Если хочешь, Клита, я ослеплю себя, чтобы не видеть твоей старости. Голос же у тебя чистый, и руки у тебя нежные, как тогда…