Лицо женщины приняло плаксивое выражение.
— Да не по-людски это, пойми… Ты бы о детишках наших подумала… Мужики уже в забой идти боятся. Железный Легион через месяц придет, а Карась говорит: у нас и половины нормы не выработано… Зима, ведь, скоро. Голодать будем… Родненькая, ну хочешь, я на колени перед тобой встану. — В голосе женщины послышались с трудом сдерживаемые рыдания. — Ну, чего тебе стоит, миленькая… — Тетка попыталась заглянуть в лицо наемницы, но словно на стену наткнулась на твердый взгляд ярко-зеленых, будто болотная ряска, глаз.
— А где ты здесь людей-то видишь? Я — мутантка, Черных лет отродье, сама ведь, только что сказала, — насмешливо хмыкнула Элеум и щелкнула пальцами.
На ладони наемницы затрепетали языки пламени.
Гостья ахнула. Неспешно прикурив самокрутку, Ллойс сжала кулак и, усмехнувшись, выпустила в воздух струйку желтоватого, тут же развеянного ветром дыма и, смерив опешившую женщину насмешливым взглядом, сморщилась.
— Вали, — буркнула она и точным пинком отправила кошель под ноги просительницы. — Не по-людски было меня из поселка под дождь радиоактивный выгонять. Не по-людски было грузовик мой обнести пытаться. Не по-людски было этой ночью на меня… Я ведь, уехала, как и хотели. А вы мне не только выспаться не дали, так еще и Кисоньку напугали… — Кивнув в сторону старательно делающей вид, что полностью занята готовкой, девчушки, болезненно худой, скрывающей нижнюю часть лица под грязноватой тряпичной повязкой, Элеум смачно сплюнула под ноги. — Я знаю, что это чистое село и мутантам здесь не особо рады, но это не я к вам сейчас лезу, ведь так? И, кстати, ты руками в хламиде своей не больно-то шебурши, хорошо? Самострел, это конечно, здорово, только им еще и пользоваться уметь надо. Даже не думай, не успеешь. — В левой руке наемницы, будто по волшебству, материализовался обрез двустволки.
— Ты чаго? Ты чаго? — Поспешно выпростав из складок одежды обе руки, женщина, опасливо косясь в сторону смотрящих ей в лицо исцарапанных, траченных кое-где небрежно оттертой ржавчиной, грубо опиленных стволов, поспешно засеменила в сторону. — Ты чагой-то?
— Здорово, что мы друг друга поняли, правда? — Кивнула Ллойс, засунув лупару обратно в петлю на поясе, и зашагала к костру.
Женщина всхлипнула.
— Не реви. Хреновые у тебя слезы, сладенькая, — буркнула Элеум, не оборачиваясь, и, присев к костру, принялась нанизывать на заранее выструганные палочки кусочки ярко красного мяса. — Реви, не реви, все равно видать, что ты меня ненавидишь… И не из-за мужиков и деток. Это тебя ваш поп так настропалил или другая причина есть?
На дороге воцарилось молчание.
— Где Пайн? — Наконец, спросила женщина совершенно нормальным голосом. — Что ты с ним сделала?
— Пайн? — Приостановившись, склонила голову набок Элеум. — А это тот, тот или вот этот? — Поочередно указала она в сторону росших поодаль от дороги деревьев.
Повернувшись в указанном направлении, женщина подслеповато прищурилась и, неожиданно всхлипнув, прижала руки ко рту. Шагах в тридцати, на широченных ветвях мутировавших елей висело несколько пришпиленных к деревьям длинными арматурными прутами полускрытых начинающими желтеть от непрерывных дождей разлапистыми игольчатыми метелками, человеческих тел.
— Что же ты…
— Я вас предупреждала, что не стоит ко мне лезть, — проворчала наемница. — Говорила вашему Михо, что следующему решившего меня обидеть сверну шею. Но вы, похоже, ребята упрямые. Или тупые. Неплохие, кстати, самопалы. Первый раз такие воздушки вижу. Насосы, баллоны с воздухом, стволы из нержавейки… На близкой дистанции, пожалуй, даже нормальной пушке мало чем уступят. Только тяжелые больно. И сетка ловчая мне тоже понравилась. Стальной трос, надо же… И где столько взяли… А вот дубинки дерьмовые. Ни баланса, ни ухватистости. Так что, вали отсюда, сладенькая, пока я тебя рядом с ними не приколотила… Раздражаешь.
— Ты за это заплатишь, — с ненавистью выдохнула с трудом сдерживающая слезы жительница поселка и, с кряхтением нагнувшись, подняла из лужи кошелек и спрятала его в недрах своего бесформенного одеяния. — Силу за собой чуешь. Думаешь, что нам деваться некуда. Только не у одной у тебя ружжо есть. — Не дожидаясь ответа, женщина развернулась и зашагала в сторону села.
— Передай Михо: тысяча! Я утром сама за деньгами приду. На рассвете! Буду ждать в кабаке! А если еще кто к грузовику полезет, я рассержусь!! — Крикнула ей в спину Элеум и, отвернувшись от просительницы, зашагала к костру. — Кити, ты уже жаришь? Вот умничка!
— Пайн… ее любовником… был, — вздохнула девушка и, почесав прикрытый грязноватым платком бугорок носа, зябко поежилась. — А это Сара. Она кухарками при церкви верховодит… Это она меня… — Осекшись на середине фразы, девушка отвернулась и рассеянно почесала покрытые многочисленными тонкими белыми шрамами руки.
— Все еще боишься… — хмыкнула Элеум и, сплюнув под ноги окурок самокрутки, с тяжелым вздохом развернулась к елкам и покачала головой. — Снять бы их, пока опять псы не набежали… — проворчала она чуть слышно, — или, что похуже….
— Я не смогу… — громко сглотнула слюну девушка. — Они тяжелые и… там… одно из копий дерево почти насквозь пробило… Я уже ходила… смотреть.
— Не копий, а дротиков… — со вздохом поправила девушку Элеум. — Никогда силу броска рассчитывать не умела. То недолет, то с ног сносит… Не бойся, кисонька, я сама сниму. И зарою их тоже сама. — Наемница вздохнула, — оставила бы псам, но если их не похоронить… тут, вроде как, урсусы водятся…