Гален был ужасен в дворцовой дипломатии и во многих иных областях, в которых другие мужчины моей жизни были хороши, но большинство из них не были настолько проницательны. Это было хорошее качество.
— Вот не думала, что вам так трудно установить связь с малышами, — проговорила я.
Гален улыбнулся.
— Ты чувствовала эту связь на протяжении нескольких месяцев, когда была с ними так близка, как мы никогда не сможем.
— То есть, ты тоже сперва не почувствовал связи с малышами?
— Не такую, лишь после того, как подержал, убаюкал и покормил их из бутылочки. Был момент, когда Аластер посмотрел на меня своими темными глазами, совсем как у Дойла, но это было не важно, он вдруг стал и моим сыном тоже.
Голос Риса прозвучал еще тише. Думаю, он старался не разбудить ребенка, спящего на его груди.
— У меня с Гвенвифар тоже такое было. Она, очевидно, дочь Мистраля, но теперь и моя тоже.
— Подожди, — сказал я. — Разве мы не решили назвать ее Гвенни, прежде чем я уснула?
— Гвенвифар ей больше нравится, — как ни в чем не бывало сообщил Рис.
— Гвенни все волновалась, пока Рис не назвал ее Гвенвифар, и вот тогда она успокоилась, — сказал Гален.
Я хмуро посмотрела на него.
— Она слишком мала, чтобы понимать разницу.
Он улыбнулся в ответ и слегка пожал плечами.
— Она создала небольшую молнию, когда Мистраль впервые прикоснулся к ней, Мерри. Так почему тебя удивляет предпочтение одного имени другому?
Я не могла с ним поспорить, хотя хотелось.
— У Гвенвифар твои волосы, — сказал Шолто. — Но ни у кого из детей нет ничего от меня.
— Мы этого пока не знаем, — возразила я.
— Они слишком маленькие, — добавил Гален. — Дай им хотя бы несколько недель, чтобы выяснить, что они такое, кто они такие.
Шолто покачал головой.
— Я мечтаю о наследнике своего трона. Я достаточно хорошо правил, чтобы Воинство и выбор народа позволили мне передать царствование по наследству, но не в том случае, когда в наследнике нет ничего от Воинства.
А я и не предполагала, что детям нужно передать в наследование больше одного трона, и вдруг все беспокойство Шолто о крови его отца перестало казаться таким бессмысленным.