Один из ассистентов открыл перед Крисом дверь операционной. Крис, озираясь, кого-то искал... Меня? Нашел!
— Заходи, Валери!
Видимо, среди прочих забот не забывал и о «русском классике», который пишет о нем роман. Все держит под контролем! Молодец!
Крис почтительно пропустил меня вперед, что вызвало некоторое изумление вокруг: а это что еще за выскочка?
Впрочем, тут еще был предбанник, офис, мерцающие компьютеры. Крис всюду, однако, успевал: обнял за необъятную талию огромную толстую негритянку — операционную сестру, отвел ее в сторону, за шкафчик, и о чем-то приглушенно, но весело шептался с ней. Потом они расхохотались и разошлись. Наверное, дирижер перед концертом тоже ведет себя так, всячески взбадриваясь. Но надо быть действительно виртуозом, чтобы так вольно и легко себя вести за пять минут, наверное (я глянул на настенные часы), до начала.
На кафельной стенке я увидел расписание операций. Последние строчки были перечеркнуты, и синим фломастером косо написано: «Крис Дюмон».
Похоже, кого-то из местных он тут потеснил? Может, и не все были так осчастливлены его приездом, как хотели казаться. Впрочем, Крис до себя никаких черных мыслей не допускал и, сияя, пошел в операционную кладовку. Те, кто собирался присутствовать, а тем более участвовать в операции, вошли за ним. Кладовка сейчас чудесно преобразилась (Гриня уже водил меня по больнице, бывали и тут). На стеллажах было красиво разложено американское оборудование — «подарки Деда Мороза».
— Вот один такой моток хирургических ниток, — бубнил Гриня мне в ухо, — стоит больше, чем получает в месяц наш ведущий хирург!
Мы надели американское обмундирование — светло-зеленые робы с рукавами до локтя, маски, оставляющие открытыми лишь глаза, шапочки, бахилы с завязками — и вышли в предоперационную вслед за Крисом. Он стал мыть над раковиной руки, поливать жидким мылом и тереть щеточкой от кончиков пальцев и до локтя, до коротких рукавчиков светло-зеленой робы. Потом он надел шикарные хирургические очки с выпирающими маленькими бинокликами внизу стекол. Я глянул вокруг: ни у кого таких не было.
Крис подмигнул мне через замечательные эти очки и, обняв за плечо, вошел со мной в операционную. Словно я самый главный тут — разумеется, после него. Хоть сквозь землю провались. Впрочем, проваливаться было некогда. Похоже, что вместе с их оборудованием сюда прибыл и американский порядок. Девочка была уже готова — маленькая, размером чуть не с батон, бледная, спящая, безжизненная (надеюсь, безжизненная не навсегда?). Она словно летела на космическом корабле — вся окруженная светящимися приборами, опутанная трубками. Группа анестезиологов с их оборудованием размещалась у ее изголовья. И Крис, найдя меня, кивком приказал мне протиснуться туда. Я покрылся потом под маской и шапочкой: такое почтение! А вдруг я не напишу роман? Учись работать, как все тут — четко и быстро!
Одна из анестезиологов — как понял я, местная — заполняла на столике бланк протокола операции, а вездесущий Гриня помогал ей общаться с анестезиологами-американцами во главе с худым рыжим О’Лири. На телевизоре-мониторе, у самой головы уснувшей девочки, светились цифры: давление крови, температура тела, шла медленная низкая синусоида. Сердце ее билось в анестезии... чуть-чуть. Сейчас его совсем остановят.
За установкой перфузии сидели китайцы. Чем-то аппаратура их напомнила мне группу ударных в джазе. Все, однако, было серьезнее: по колбам и трубкам перетекала кровь, которая вскоре должна была потечь по сосудам маленькой девочки. Крис, как дирижер перед началом концерта, обменялся внимательными взглядами с анестезиологами и перфузийщиками, потом кивнул, отвернулся к операционной медсестре и протянул к ней растопыренные пальцы. Та мгновенно натянула на его руки, с прищелкиванием в конце, тонкие резиновые перчатки. Потом, с запахом, надела на него полупрозрачный резиновый халат — Крис, чтобы халат обмотал его, повернулся вокруг оси.
Потом Крис, еще не вступая в дело (вступить он должен лишь в самый важный момент), посмотрел на индуса-ассистента. Индус и трое его помощников стали застилать операционный стол шуршащими светло-зелеными бумажными простынями, оставив лишь маленький квадратик на груди девочки. Личико ее тоже занавесили бумажной простыней — наверное, оно отвлекало бы хирурга, а он должен манипулировать, быстро и четко, лишь в открытом квадратике.
И лишь тогда, переступив своими кроссовками через сплетение проводов на полу, Крис шагнул к столу.
Он вдруг нашел взглядом меня, потом — Гриню.
— Гриша! Говори! — произнес он с акцентом.
Гриня приблизился к моему уху.
Медсестра подала Крису йодный тампон на палочке, и тот нарисовал на кожице девочки маленькую черточку, потом глянул на женщину, ведущую протокол, и я увидел, как она записала: «Начало операции в 12 часов 17 минут. Разрез».
Негритянка-медсестра подала Крису электрокоагулятор (Гриша все рассказывал мне в ухо). Инструмент этот походил на маленький паяльничек с острым жалом. Некоторое время он накалялся, потом Крис стал водить им по телу девочки. Запахло паленым мясом. Марина, которая стояла рядом со мной, покачнулась и быстро вышла. Впрочем, Крис тут же почти равнодушно передал паяльничек индусу-ассистенту, и тот стал продолжать прожигать щель в теле более напористо. Они разрезали и раздвинули кожу, подкожный жирок, потом тисочками стали быстро раздвигать тоненькие ребра. Крис, даже не глядя туда, о чем-то весело болтал с сестрой-негритянкой.
— Спрашивает, когда у нее отпуск и куда она поедет отдыхать, — сообщил мне Гриня.
Потом Крис отобрал паяльничек и несколько раз нежно прикоснулся им к разрезу.
— Прижигает сосудики, чтобы не кровоточили, — поясняет Гриня.