Мэри Лири лишь улыбнулась в ответ.
Глава 12
Кладбище Норвуд, Лондон
Дойл поставил свой «датсун» у центрального входа и зашагал по усыпанной гравием главной аллее. Камешки слегка поскрипывали у него под ногами.
Дул резкий ветер, моросил дождь, капли воды стекали по кожаной куртке. Порыв ветра отбросил со лба его длинные волосы, и густые пряди развевались за спиной танцующими змейками. Одной рукой он поднял воротник, другой сжимал букетик красных гвоздик.
Свежие могилы по обе стороны аллеи были усыпаны цветами — свидетельствами скорби. Ветер сорвал карточку с одного из букетов, и чернила, размытые дождем, капали на сырую землю черными слезами.
Миновав свежие могилы, он заметил, что остальные ухожены уже не так тщательно. Многие надгробия выглядели крайне неряшливо: надписи местами стерлись, вазы для цветов покрылись ржавчиной, большинство из них пустовало, а из некоторых торчали увядшие стебли. Дойл свернул направо, где трава была гуще. Он шел не по дорожке, а скорее по следу, протоптанному в траве множеством ног. Впереди находились могилы, которым было лет по пятьдесят-шестьдесят и за которыми давно уже никто не ухаживал.
Возможно, люди, когда-то навещавшие эти могилы, и сами уже лежали где-нибудь по соседству.
С одной из надгробных плит с фотографии в виде медальона взирало лицо мужчины лет тридцати пяти. Немногим меньше было сейчас Дойлу.
Он шел все дальше и знал, что уже близко...
Впереди, среди множества белых надгробий и крестов, выделялся могильный камень из черного мрамора. Медленно приблизившись, Дойл прочитал надпись:
"ДЖОРДЖИНА УИЛЛИС
ДА ПОЧИЕТ В МИРЕ".
Даты свидетельствовали, что умерла она в двадцать восемь лет.
Дойл стоял пред могилой. Ветер шелестел целлофаном, в который были завернуты гвоздики. Наконец он опустился на колени и принялся за уборку.
Влажной тряпкой стер с надгробия грязь, протер бордюр, вылил из вазы старую воду.
В нескольких ярдах находился кран. Дойл подошел к нему, ополоснул вазу и, наполнив ее свежей водой, возвратился к могиле.
Он давно сюда не приходил. Уже месяца два, возможно, больше. Время утратило для него значение... Он знал, что, кроме него, никто не навещает могилу. У Джорджи не было семьи — он единственный, кто приходил сюда.
Дойл бережно поставил гвоздики в вазу и, скомкав целлофановую обертку, сунул ее в карман.
Разогнувшись, он заметил женщину, стоявшую у могилы ярдах в двадцати. Припав к надгробию, она что-то тихо говорила, будто надеялась услышать ответ.
Ей было лет тридцать, внешне довольно привлекательная. Но кого же она похоронила?.. Мужа? Отца или мать? А может, ребенка? Еще с минуту наблюдал он за женщиной, затем глаза его вновь обратились к могиле Джорджи.
Наверное, ему не следует больше приходить сюда. Нужно похоронить воспоминания о Джорджи, как похоронена она сама.
Зачем он возвращается сюда снова и снова?
Не для того ли, чтобы напомнить себе, что и он мог бы лежать сейчас в сырой земле?
ВОЗМОЖНО, ТАК И ДОЛЖНО БЫЛО СЛУЧИТЬСЯ.
Сколько времени прошло с тех пор, как она умерла?
Пять лет? Шесть?
ИЛИ БОЛЬШЕ?
Какое это имеет значение? Она мертва, вот и все. Случилось ли это десять минут назад или десять лет — она ушла навсегда.
Ветер, похоже, усиливался. Ветви деревьев метались из стороны в сторону, в воздухе кружились листья.
Жалобные стенания ветра в кронах деревьев походили на плач скорбящих, напоминали о том, сколько горя видели эти деревья на своем веку.
Дойл прикрыл глаза, пытаясь совладать с осаждавшей его мозг круговертью образов, с обрывками мыслей, — они кружили, мелькали, проносились, словно листья, гонимые ветром.
Джорджи.
Дойл представил ее улыбающееся лицо.
Затем то же лицо, залитое кровью.
— Черт, — пробормотал он.