— Ах, Гарт, вы такой сентиментальный. Вам никогда не приходило в голову, что именно поэтому вы и угодили в Большой Спайр, где прозябали, роясь тут и там последние двадцать лет?
Он поглядел ей в глаза:
— Честно говоря, нет. Мне это никогда не приходило в голову. Если что, я бы сказал, что я угодил туда потому, что не любил достаточно крепко, не потому, что слишком крепко любил.
Она вздохнула:
— Вы безнадежны. Хорошо, что я здесь, чтобы позаботиться о вас.
— А я-то думал, что это я забочусь о вас.
Они покинули погреб и вновь вернулись в строительный бедлам, охвативший особняк.
Той ночью начались головные боли.
Венера точно знала, что происходит, она уже страдала раньше от таких болей. Весь день ее беспокоила челюсть; как будто в глотке встала железная лапа, тянущаяся к черепу, стискивающая его. Около обеда у нее в глазах появилось странное бесформенное пульсирующее пятно, и медленно расширялось, пока она не перестала видеть что-либо вообще. Она ретировалась в спальню и стала пережидать.
Долго ли будет длиться этот приступ? Приступы могли продолжаться несколько дней, а у нее этих дней не было. Венера расхаживала туда-сюда, спотыкаясь, гадая, достаточно ли будет просто отоспаться. Но нет, у нее горы бумажной работы впереди, а времени нет.
Она вызвала Гарта. Увидев ее и бросившись к ней, он воскликнул:
— Вы же белая, как новая стенка!
— Неважно, — сказала она, отстраняясь от него и забираясь на кровать. — Принесите бухгалтерские книги. Это просто головная боль, у меня бывает. Я нездорова, но нам нужно разобраться в этих бумагах.
Он начал в подробностях зачитывать различные контракты Буридана. Каждое слово отдавалось в ее голове крохотным взрывом. Венера пыталась сконцентрироваться, но через десять минут неожиданно перегнулась через край кровати, и ее вырвало.
— Вам надо поспать! — Его руки взяли ее за плечи. Гарт осторожно уложил ее обратно в кровать.
— Не будьте смешны, — пробормотала она. — Если мы в этой чуши не разберемся, то не сможем убедить совет, и они нас обоих вывезут на телеге в цепях. — За левым глазом расцвел цветок мучительной боли. Несмотря на всю свою браваду, Венера осознавала, что ей придется валяться в постели до тех пор, покуда мигрень не соизволит ее отпустить.
Гарт притушил лампы и ходил на цыпочках, в то время как она валялась как сломанная кукла. Далекий стук молотков звучал так, как будто стучали в ее собственной голове, но остановить ремонт она не могла.
Наконец пришел сон, но она проснулась с тенью боли, и стоило Венере пошевелить головой и открыть один глаз, как боль принялась за нее всерьез. Все так, как и ожидалось. В этих головных болях была виновата пуля: раздробив ей скулу, она проехалась по каким-то контактам внутри венериной головы, и теперь в тяжелейшие из моментов на нее из засады накидывались муки. Прежде у нее всегда имелась безопасная гавань домашней спальни, куда можно было отступить — путешествие на «Ладье» милосердно обошлось без подобных эпизодов. Она пользовалась приступами для потакания худшим чертам характера: нытья, обвинений, оскорбления любого, кто случался рядом, и требований угождать всякой ее прихоти. Она утопала в жалости к себе, давая всем понять, какая она несчастная жертва судьбы, и что никто и никогда не чувствовал таких страданий, которые она храбро переносит.
Но на этот раз она действительно погибла, если даст этой штуке распоряжаться собой. Не то чтобы рядом не было никого, кто бы мог ее побаловать; но никакая жалость в мире не спасет ее жизнь, если она не провернет аферу, задуманную ею и Гартом, до конца. Так что в середине утра Венера решительно выбралась из кровати. Она повязала поверх глаз шелковый поясок, залепила уши свечным воском, и подобрала пустой ночной горшок. В таком виде она неверной походкой вышла из комнаты.
— Принесите мне халат, — сказала она в ответ на еле слышный вопрос горничной, — и приведите мастера Фланса.
Ослепленная, полуглухая — она тем не менее ходила по рабочим командам, в то время как Гарт следовал за ней и зачитывал гроссбухи. Она говорила ему, в каких местах подчеркнуть для нее — чтобы позже посмотреть; справлялась о работе и давала указания; и то тут, то там отворачивалась в сторону, чтобы изысканно поблевать в ночной горшок. Ее мир сузился до чувства ковра или камня под ногами, шороха слов в ухе и катастрофического размеренного биения, отдававшегося внутри ее черепа. Она продолжала воображать, как бичует, расстреливает, топчет и жжет Джекоби Сарто и прочий его важничающий совет, имевший безрассудство противостоять ее воле. Внутреннюю свирепость было не заметить снаружи, ибо она разговаривала тихо и сдержанно, пассивно позволяя себя водить.
Вся эта «кипучая» деятельность должна была что-то ей дать в итоге , но, рухнув этим вечером в кровать, Венера сообразила, что ничего не помнит из того, что сказала или сделала сегодня. Всё затягивала зловещая красная мгла боли, повсюду преследовавшей ее.