В этот момент, как нарочно, я слышу, как она в соседней комнате ворочается во сне, а старый диван жалобно скрипит, когда девушка переворачивается с боку на бок. Потом она начинает бормотать что-то, что у меня не получается точно разобрать, поэтому я сползаю с каменно-твердого матраса и иду проверить, как там у нее дела и действительно ли она спит.
С самого первого вечера, особенно после того, как она плюнула мне в лицо и послала на хер, я изо всех сил старался держать между нами дистанцию, ее присутствие обезоруживающе действует на меня, хотя я и не понимаю каким образом. Там, в Лос-Анджелесе, когда моя пленница была заперта в своей комнате, а у меня в распоряжении имелся целый дом, все было гораздо проще. Но в этой тесной норе проблема усложнилась.
Прежде чем зайти в гостиную я несколько секунд вглядываюсь в темноту и замираю на полпути, увидев шокирующую картину, разворачивающуюся перед глазами. Я втягиваю в себя воздух:
— Ty che, bl’yad?
Одеяло, очевидно сползшее, когда она ворочалась во сне, грудой валяется на полу, огромная футболка сбилась вокруг талии, оставляя ее для меня почти голой. Мне хорошо видны ее тонкие кружевные трусики, открывающие нежные молочные бедра, но это еще не самое худшее. Одна ее ладонь лежит на тончайшем кружеве, пальцы медленно ласкают обнаженную кожу низа живота, лукавая улыбка играет в уголках губ. Мой член дергается при виде этого эротичного зрелища.
Очевидно, моя маленькая пленница видит весьма приятный сон, и я понимаю, что мне надо повернуть свою задницу и вернуться в кровать, которую я только что покинул, но я этого не делаю. Я как будто опять вижу мою Дарью, то, как она ласкала себя для меня, намеренно сводя меня с ума от похоти. В семье я известен своим исключительным самоконтролем и непоколебимой силой воли, но этого я не могу в себе отрицать. Возможно, эта девушка — самая опасная угроза для меня.
Когда с ее губ срывается приглушенный стон и она выгибает спину, как кошка, натягивая затвердевшими сосками тонкую ткань футболки — моей футболки — я собираю всю волю в кулак, чтобы не подойти к дивану и не прикоснуться к ней. Только один раз. Только чтобы вспомнить, какова на ощупь гладкая женская кожа.
Каким-то образом мне удается сдержаться. Тем не менее, придя в себя, я обнаруживаю, что, с вожделением наблюдая за ней, тру свой толстый член через черную ткань спортивных штанов, воображая ее руку вместо своей. А еще лучше губы. Мое тело замирает от напряжения, животное рычание рождается в груди.
— Пожалуйста… пожалуйста… о, пожалуйста, — не перестает умолять она, извиваясь на диване и все крепче сжимая бедра.
Моя рука перемещается под резинку штанов, пальцы крепко обхватывают член, и я начинаю медленно двигать по нему рукой. Девушка поднимает руки над головой, и они свешиваются с подлокотника, запястья скрещены, как будто связаны вместе, и воспоминания о ней, привязанной к кровати, в ту первую ночь в моем доме вспыхивают перед моим мысленным взором. Тогда я испугался, что она станет моею погибелью. Когда я впервые посмотрел ей в глаза, я понял, что так и будет.
Эти чертовы глаза. Такого глубокого синего цвета, с которым не сравнится даже самый дорогой в мире сапфир. Такие глаза я видел лишь однажды. У моей Дарьи. Моей чертовой ахиллесовой пяты.
Громкий стон и последовавший за ним возглас: «Да, сэр!» переключают мое внимание, и я начинаю наращивать темп. За последние пару лет я дрочил не одну сотню раз, я так часто ходил в стрип-бары, что теперь меня даже не возбуждает вид обнаженной женщины. Но это совсем другое. Она представляет собой самое сексуальное зрелище, которое я когда-либо наблюдал. Она — мой самый прекрасный сон, и одновременно самый страшный ночной кошмар. И я на хер бессилен против этого.
Я просто чувствую, как мои яйца сжимаются, на меня накатывает оргазм, внезапно девушка вздрагивает и каркающим голосом кричит, чистый экстаз на ее лице меняется на бесконечный ужас. Я тут же смущенно ослабляю хватку на члене.
Ее руки опускаются и обхватывают тело за ребра, прикрывая его, как доспехами. Она подтягивает колени к животу и начинает дрожать, тряся при этом головой.
— Нет! Нет! Убирайся от меня!
Паника в ее голосе раздирает меня пополам, и в то же мгновение весь сексуальный голод, испытываемый моим телом, сменяется на тревогу. Ее шея наклоняется то в одну, то в другую сторону, тело подрагивает, а сама она продолжает выкрикивать кому-то неизвестному мольбы остановиться. Мое сердце падает вниз, желудок сжимается, и мне кажется, что они бьются друг о друга, вызывая мощный взрыв, который бросает меня к ней.
Взяв ее на руки, я опускаюсь в кресло, стоящее рядом с диваном, и крепко прижимаю к себе, отчаянно желая успокоить. Я слегка раскачиваюсь вперед-назад, прижимаясь губами к ее макушке в успокаивающем поцелуе.
— Тише, котенок. Все будет хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь произошло, — шепчу я.
Мой разум все еще пытается справиться с только что увиденным. К счастью, она глубже зарывается лицом в мою грудь, и ее частое, прерывистое дыхание постепенно успокаивается, а всхлипывания затихают. Я понятия не имею, что на хер только что произошло, но прекрасно понимаю, что подобные сны — не плод чрезмерно живого воображения. Что бы это ни было, она сталкивалась с этим в реальной жизни. И от этого мне хочется убить на хер того, кто с ней это сделал. Но только после продолжительных многочасовых пыток, которые я не побрезгую проделать своими собственными руками.
В то мгновение, когда она стряхивает с себя туманное забытье и осознает, что сидит, прижавшись ко мне, каждый мускул в ее теле напрягается, и она перестает дышать. Я почти могу услышать борьбу, происходящую у нее в голове. Часть ее хочет оттолкнуть меня, сбежать обратно на диван и установить между нами хоть какую-то дистанцию, но в то же время она дрожит, она в смятении от того, что только что вспомнила, и ей нужна безопасность и уверенность моих рук.
Мои объятия крепки. Я никак не могу забыть то, что только что увидел, и хотя это был всего лишь краткий эпизод, нельзя усомниться в глубине и силе того, что она испытала. Я должен знать, что же произошло. Я должен убедиться, что с ней все в порядке. Не знаю почему, но должен.
— Как ты себя чувствуешь, девочка? — наконец с пересохшим горлом спрашиваю я.