— Можно поглядеть?
— Да хоть и пощупать.
Он не обращает внимания на мою иронию. С трепетом дикаря, которому позволили коснуться святыни, он достает диктофон из моей сумки и осматривает его.
— Что значит «VOR»?
— Сам начинает запись, когда слышит достаточно громкую речь.
— Только речь или любые громкие звуки?
— Не знаю, этой функцией, говоря по совести, я еще никогда не пользовался. Но вряд ли машинка такая умная, что узнает речь. Наверное, просто реагирует на шум.
— И зачем она вообще нужна, эта функция?
Я молча смотрю на него. И далеко не впервые за последнее время в голове мелькает мысль: за какие такие грехи мне эта нескончаемая катастрофа, к которой сводится мое повседневное существование?.. Я вздыхаю — тяжело-тяжело — и снимаю солнцезащитные очки. Потом опять, уже совершенно голыми глазами, смотрю парню в лицо.
— Много мечтаешь, Клякса? — говорю я.
— Что? — ошарашенно переспрашивает он.
— Ты много мечтаешь, да?
— А как вы меня назвали?
— Не обращай внимания. Так ты много мечтаешь, да?
— Конечно. Я художник. Нам положено.
— Стало быть, мечтатель. Художник. Чудесно. Разговариваешь во сне, Клякса?
— Меня зовут Саймон. Зачем вы придумали мне кличку?
— А, не обращай внимания. Так ты разговариваешь во сне?
— Откуда мне знать?
— Ну, рано или поздно всегда найдется тот, кто ставит нас в известность об этом факте. А тебе еще не говорили? Значит, не существует миссис Кляксы, чтобы слушать ночные трансляции из твоего подсознания?
— Я вас не понимаю… К чему вы клоните?
— Объясняю. Будь у тебя такая вот волшебная машинка, ты бы ее положил на ночь рядом с кроватью, включил эту самую функцию «VOR», а утром мог бы слушать, что ты ночью во сне говорил. Теперь ясно? Ты бы услышал, как ты во сне плачешь. И узнал бы всё, что у тебя на самом-самом донце души.