— Как ведут себя наши «гости»?
— Спокойно, насколько позволяет их положение, — улыбнулся полковник из местного Управления, — в один голос утверждают, что заблудились.
— Где вы их разместили?
— В райотделе.
— Ясно... Ну, что ж, для начала съездим к раненому. Посмотрим.
Сержант-стрелок после переливания крови уже пришел в себя. Бледный и ослабевший, он лежал на высоко взбитых подушках, и сначала испуганно, а потом виновато и смущенно смотрел, как розовые пальцы медсестры ловко бинтовали ему плечо.
Страх еще не оставил его, и на каждое движение в коридоре сержант тревожно поворачивал голову и прислушивался. Наконец, успокоившись, он устало закрыл глаза. Он понимал, что впереди его ждет что-то большое и важное, что, безусловно, определит его дальнейшую судьбу, думал, как вести себя в этой чужой, незнакомой стране, но мысли предательски путались, сбивались, и он не знал, как поступить. В конце концов, он, Герберт Денис Прейс, выполнял приказ, а не сам полез в эту неприятную историю. Пожалуй, лучшее в его положении было, говорить правду.
Постучавшись, в палату вошел Степаничев. Генерал свободно владел языком страны, подданным которой являлся раненый, поэтому мог обойтись без переводчика.
— Как вы себя чувствуете, сержант?
Услышав родную речь, тот вздрогнул, но угадав под белым халатом погоны, опустил глаза и сник.
— Хорошо, сэр.
Степаничев не торопил его. Сев рядом на белую табуретку, он просматривал историю болезни, любезно предоставленную врачом.
В халате он чувствовал себя непривычно, поэтому отвел полы и тут же перехватил испуганный взгляд сержанта, остановившийся на широких лампасах.
Молчание длилось минут пять. Затем, преодолевая боль, с твердой решимостью раненый поднялся и сел.
— Я хочу говорить, сэр.
— Что ж, это похвально, — улыбнулся генерал. — Сколько вам лет, сержант?
— Двадцать, сэр.
— Молодой, а уже многое успели. И пострелять, и кровь за родину пролить, и в плен попасть.
У сержанта покраснели уши.
Степаничев продолжил:
— А знаете, в нашей прессе, наверное, не сегодня-завтра появится ваша фамилия. Так, мол, и так, — Герберт Прейс — воздушный пират. Потом, конечно, будет опровержение ваших газет. Они откажутся от вас, сержант, заявят, что это наша пропаганда. Ну, ладно — откажутся. А вам-то каково? У вас, наверное, и мать есть? Представляете, что с ней будет?
— Да, сэр. Но я возлагаю надежды на ваше благородство, — тихо ответил раненый.