– В гости хочу. Почему нас никто не зовёт в гости? – пробурчала сонно Шила.
– Не жалеют, не зовут, не плачут, – изменил я немного известные слова.
– Только что подумала то же самое.
– Они меня теперь боятся. А ты не пьёшь, – какой от нас прок. Марс, кстати, приглашал нас к себе за город.
– К Марсу не хочу. У Марса я уже была.
Артур не придал значения словам. Ладонь его остановилась между шеей жены и её налившейся грудью, до сна уже было рукой подать.
– Может, в шахматы сыграем? – поднялся Марс из кресла, подошёл к серванту. И, не слушая меня, достал доску, высыпал фигуры на стол. Стал расставлять себе белые: – Дети, они наши подопытные, а подопытные всегда пользуются чужим опытом, боясь совершать свои ошибки. И, пользуясь им, этим чужим опытом, тех самых других людей, передают его следующим. Сначала ты входишь в их мир, в их затхлую квартирку, заваленную делами, которые начаты и брошены, знакомствами случайными и выгодными, связями, которые тут и там сползают лианами с полок и ниш, потом идёшь дальше. Воздух тяжёлый, он проводит тебя на кухню, где куча гниющей посуды, на жирной скатерти стаканчик настойки из полыни ошибок, трудных и потных желёз трудолюбия, на стене, как реликвия, грабли. Айда, наступай, пока есть силы, здоровье и вера в светлое будущее.
– Не боишься проиграть? – ничего не понял я из этого красивого монолога.
– Кто, я? Тебе – нет. Ты же лучше меня играешь.
– Да ладно тебе.
– Я сто лет уже не играл.
– Ну, давай, – начал я расставлять чёрную лакированную армию.
Я слушал Марса и изучал карамельную, хрустящую удовольствием плюшку, половину которой уже съел. Больше не мог, не хотел. Это было равносильно тому, что съесть себя. Но то миссия Шилы, моей второй половинки. «Где же целостность? И откуда такая половинчатость во вкусах, и откуда на неё такая надежда?» Вполвзгляда я видел экран, вполуха я слушал Марса. Он начал Е2-Е4, между делом мы по очереди двигали фигуры. Марс надел на себя маску гроссмейстера, придав задумчивости своему лицу. Оно было спокойно до тех пор, пока не наступала его очередь ходить… Будто грусть, только что спокойно лежавшая на его лице, начинала просыпаться и двигаться, потом садилась на пухлый диван губ, зевала, рычала или произносила избитое: – Так значит?
«Ум его играл и пытался цинично шутить, стараясь загнать весь наш огромный мир в один цинковый гроб, но я не поддавался, тем более что ящик шутит циничней. Я не хотел поддерживать ни того, ни другого. Ящики априори грустны, я знаю, куда направляется процессия с такими вещами, я не хочу хоронить чувства людей, как бы они ни провинились. В итоге, можно было самому оказаться в этом оцинкованном скафандре, отрезанным от людей, болтающихся на шланге иллюзий. В знак протеста я сейчас съем ещё одну плюшку, Марс. Пусть мне будет плохо».
Я молчал. Марс не унимался, пытаясь отвлечь меня от партии. Ему очень хотелось выиграть. Ходы его были не обдуманны и поспешны:
– Ты слышал, что нашу компанию поглощает «Атмосфера»?
– Как? Значит, не будет больше нашей «Nordik airlines»? – сделал я вид, что информация была для меня новой. – Шах.
– Монополия на небо, – улыбнулся он. – Не жалко тебе свою королеву?
– Ферзя.
– Это для тебя ферзь, а для меня королева.
– Жертвую ради общей победы.
– Я бы не стал, – взял он мою королеву.