— Может, отвалим, а, Гром? — спросил Жорка, и тут же в красный уголок вошёл старичок в коричневом пиджаке, в галошах и шарфе на шее, шарф он заправил под пиджак. Я не сразу сообразил, кто он такой, он как-то тихо, бочком прошёл вдоль стенки через комнату и сел на стул в углу, а не за стол. Он сидел, смотрел на нас, кашлял и ничего не говорил. Помаленьку те, кто разговаривал или шушукался, замолчали, и стало тихо. Тогда он встал, подошёл к столу и сказал:
— Здравствуйте, милые дети. Меня зовут Никодим Давыдович, и я буду учить вас музыке. Возьмите, пожалуйста, инструменты, и мы, не теряя времени, начнем заниматься.
Но никто не шевельнулся и не встал.
Жора Питомников сказал:
— А где же барабан? Я, знаете ли, хотел на барабане, потому что на будущий год собираюсь играть в джазе.
— Что ж, очень грустно, — сказал Никодим Давыдович и развёл руками. — Но барабана нет. Я спрошу в родительском комитете, может быть, они возьмут напрокат и барабан.
— А то, — сказал Жорка, — мне не очень-то и нравится. И вообще я из другого дома, просто меня уговорили, и барабана к тому же нет.
— Что же мне тебе сказать? — Никодим Давыдович помолчал. — Ну если тебе здесь неинтересно и тебя к тому же уговорили, ты можешь идти. Я не буду сердиться.
Я краем глаза поглядел на Жорку и увидел, что он вдруг покраснел.
— Да нет, — сказал он. — Я останусь. Вы не думайте… не сердитесь. Просто я хотел на барабане, я настроился…
— Я не сержусь, что ты, — сказал Никодим Давыдович. — Оставайся, конечно. Ну, дети, берите инструменты.
Малыши встали и тихо тронулись к стенке, где стояли инструменты. Длинный парнишка, который сидел у самого выхода, вдруг ка-ак вскочит — и в дверь, только его и видели, наверное, передумал учиться музыке, но Никодим Давыдович ничего не видел, он стоял спиной к выходу. Мы с Жоркой сидели и ждали, как дураки, когда малышня выберет себе инструменты. Они — эта мелюзга — когда дорвались до инструментов, вдруг стали визжать, ссориться и вырывать друг у друга эти балалайки, гитары и мандолины, Никодим Давыдович еле их успокоил, сам роздал им инструменты и велел сесть на место, сказав, что на первый раз даже не очень-то и важно, какой у кого инструмент. После и мы с Жоркой пошли за своими. Я подумал и взял единственную скрипку со смычком, он — гитару, и мы подсели к остальным, а Никодим Давыдович сказал:
— Ну, прекрасно, дети. Я даже и не знаю, будем ли мы сегодня играть. Вы не расстраивайтесь — всё будет, но сегодня я хочу рассказать вам о том, что такое музыка и какие на свете были композиторы, сочинявшие эту музыку. Может быть, мы успеем, и я расскажу тогда про ноты, про нотные линейки, где какая нота пишется и как она называется. Вы слушайте и держите свои инструменты, привыкайте к ним.
Странно, но пока он потом рассказывал, никто не шевельнулся и не дёргал инструменты за струны: я был уверен, что малышня наверняка будет дёргать струны. Нет, не дёргали.
Честно говоря, я не слушал, что рассказывал Никодим Давыдович, наверное, интересное что-нибудь, если все сидели тихо. Я о своём думал.
После кто-то из малышей всё же не удержался и дёрнул за струну, потом второй. Никодим Давыдович сказал:
— Ну, дети. Я вижу, вы, устали. Тогда про ноты я расскажу вам в другой раз, а сейчас давайте поиграем кто как умеет. Вы не расстраивайтесь: ясно, что у вас на первых порах ничего не выйдет, но это не страшно, нет, рассмотрите каждый свой инструмент, попытайтесь понять, как он устроен, обращайтесь с ним бережно, это ваш друг. Не стесняйтесь, только не дёргайте струны слишком сильно, им это вредно.
Вся малышня принялась щипать свои инструменты, Жорка Питомников скорчил жуткую рожу, — мол, непонятно, как играть, я растерялся от всей этой ерунды, и мы с ним долго ничего не делали, а просто сидели и смотрели в потолок. Чушь какая-то! Вот ведь номер. Тут же я обозлился, прижал скрипку к плечу, положил на неё подбородок (так и надо — я видел) и стал водить смычком по струнам: туда — обратно, туда — обратно. Потом стал прижимать струну пальцем в разных местах, после другую струну — получились разные кошмарные звуки.
Никодим Давыдович ходил по комнате среди ребят и каждому почти говорил:
— Та-ак. Молодец! Молодчина! Любое такое расстояние на грифе, от железочки до железочки, называется лад. Запомни. А это и есть как раз гриф. На нём располагаются струны.
На меня он взглядывал только изредка и ничего не говорил. Потом стал глядеть чаще и даже останавливаться около меня, но по-прежнему молчал. Я взглянул на него и увидел, что он как-то странно на меня смотрит. Смотрит и молчит. Я отвёл глаза и изо всех сил задвигал смычком по скрипке. Один раз он положил руку мне на плечо, ужасно сделалось мне неловко, я съёжился и перестал играть, и тут он сказал:
— Дети, я думаю, на сегодня достаточно, хватит. Ставьте свои инструменты к стенке и идите домой, а если вам понравилось, приходите снова через три дня, в семь часов, мы будем заниматься два раза в неделю.