– Я знаю об этом от самой бабки!
– А ты зачем к ней ходила? Какие у тебя дела со знахаркой? – Тут же подозрительно спросил я.
Она сгорбилась и опустила глаза.
– Она мне травы давала, чтобы у меня кости меньше ломило, потому что у меня на каждую бурю, на каждый дождь, каждый...
– Заткнись! – Рявкнул я, поскольку нытьё женщины выводило меня из равновесия. – Скажи лучше, где эта бабка живёт. Где за рекой?
– Живёт? Жила, а не живёт! – Её плечи затряслись от смеха. – Скоро будет пять лет, как господа инквизиторы её сожгли.
Вот тебе и здрасте, мысленно вздохнул я, потому что в этом месте след обрывался. Я ещё хотел спросить, за что её сожгли, но потом махнул на это рукой. Разве важно за что? Важно то, что она уже ничего не расскажет мне ни об Эсмеральде, ни о других своих делах.
– Её сожгли здесь?
– Ну да, здесь. – Она покачала головой. – Зрелище было на заглядение. Бабку поставили на рынке, приковали за руку цепью к железному столбу, вокруг навалили дров и подожгли. А бабка, хоть и старая, так бегала, так бегала, – Грольш весело фыркнула, – будто её пять чертей гнали. Но всё-таки, наконец, испеклась.
Этот вид казни, о котором она рассказывала, на самом деле иногда применялся, чаще всего в случае нераскаявшихся еретиков, колдунов или ведьм, которые даже перед лицом неминуемой смерти и мучений не хотели примириться с Господом Богом и Церковью. При использовании достаточно длинной цепи и умело подложенных дровах осуждённый мог мучиться добрых несколько часов, что, как я знал, всегда доставляло немало радости собравшейся толпе. Те, кто был поумнее, сразу сам шёл в пламя, чтобы не продлевать свои страдания. Но для того, чтобы это сделать, нужно было обладать сильным духом, потому что слабая человеческая природа обычно дрожит перед самоуничтожением. Впрочем, осуждённые часто до самого конца питали надежду на спасение. Крепко стоящие на земле реалисты надеялись, что начнётся сильный дождь и казнь отложат, в то время как мечтательные идеалисты верили, что из преисподней извергнется дьявол и унесёт их в своё царство. Дождь иногда действительно нарушал ход экзекуции, но о явлении демонов я, однако, ни разу не слышал.
– А у городского советника Бёмиша от смеха над этой носящейся возле столба бабкой аж что-то внутри оборвалось. И он на следующий день скончался, – добавила Грольш, после чего сделала грустную мину.
– Чёрт с ним, – буркнул я. – Ты мне тут не рассказывай о бабке и её истории. Знаешь кого-то, кто может подтвердить, что ты говоришь правду? Что Эсмеральда Пляйс убила нерождённого ребёнка?
– Что это за ребёнок, когда он ещё сидит в животе? – Возмутилась она. – Избавиться от такого это всё равно как ноготь отстричь... Вот! – Она опять покачала своим длинным когтем.
Я не выдержал и схватил её за космы, после чего приложил её головой об столешницу. Не слишком сильно, чтобы она снова не упала в обморок, и достаточно осторожно, чтобы случайно её не убить. По крайней мере, пока я не задам ещё несколько вопросов. Потом пусть себе подыхает...
– Это человек, ведьма! – Рявкнул я. – В животе или не в животе, но это маленький человек! И его жизнь принадлежит Богу, а не людям.
Я отпустил её и стряхнул с руки клочья волос, которые остались у меня между пальцами. Грольш соскользнула со стола и отползла от меня на безопасное расстояние, а затем скорчилась у стены. Опять бдительная, как испуганная крыса, и, по-видимому, злая, поскольку через минуту она забыла об этой бдительности. Я знал, что мой поступок не имел смысла, потому что существам, подобным Марии Грольш, не вбить в голову любви к живым существам ни добротой, ни насилием. Ба, если бы людей можно было склонить к благородным чувствам кулаком или пинком, как быстро мир исполнился бы счастья!
– Повторяю: кто ещё может рассказать мне о госпоже Пляйс? Может, твой сын, а? – Я уже нашёл её слабое место и не замелил по нему ударить.
– Нет, нет, не мой сын! Что он знает! – Выкрикнула она. – Найдите Маргариту, служанку Пляйсов, – добавила она уже более спокойным тоном. – Эта бешеная сука знает всё о делах своей госпожи.
– Маргарита. Хорошо. Где её найти?
– А чёрт её знает. – Она скривилась. – Наверное, трахается с каким-нибудь своим хахалем, ведьма проклятая.
– Почему ты называешь её ведьмой?
– С-сами увидите, – прошипела она. – Сами убедитесь.