Учительница сильно покраснела.
— Об этом необходимо упоминать при ребенке?
Директор ничего ей не ответил и грузно повернулся к Изочке:
— Мы должны сделать все возможное, чтобы даже из тебя, деточка, вырастить человека, достойного нашей великой Родины. Мы знаем, что ты хорошо учишься. Ты обязана хорошо учиться. А вот песен таких, деточка, петь не надо. Надеюсь, мама тебе объяснит почему.
Это не туча, это сумеречная чернильная тайна неслась из школы следом за Изочкой, выкатив налитое студенистой влагой око, намекающее на что-то жуткое, убийственно стыдное, готовое взорваться вонючим тухлым яйцом. Тяжелый воздух дышал неотвратимым сближением, выпуская ядовитые пары. Девочка мчалась, не видя ничего вокруг, и налетела на своего бывшего приятеля, а теперь всегдашнего недруга. Гришка-заика, на год старше Изочки, из застенчивого мальчугана как-то незаметно превратился в противного занозистого подростка.
Изочка прекрасно знала, почему отношение Гришки к ней так переменилось. Потому что их мучило одно на двоих ужасное воспоминание. А когда с человеком связана какая-то неприятность, с ним не хочется больше встречаться или, наоборот, хочется досадить ему…
Ужасный случай произошел еще до школы. Изочка была уверена, что под большим треугольным памятником павшим героям похоронены тела этих героев, а Гришка поднял ее на смех.
— Глуп-пая, эт-та штука пустая внут-три, под ней нет могил!
Изочка обиделась:
— Ты хочешь сказать, что этот памятник — фальшивый? А почему тогда табличка с именами висит, раз самих павших там нет?
— Ну, не з-знаю, может, их вооб-бще не наш-шли нигде и просто так имена записали, на п-память.
Когда чуть стемнело, они зашли за памятник, подкопали землю лопатой и залезли под него.
— Ну что, уб-бедилась? — обрадовался Гришка, в глубине души все же сомневавшийся в своей правоте.
Разочарованная Изочка молчала. Косые лучи вечернего солнца проникали в щели между досками и давали достаточно света, чтобы удостовериться: никаких могильных холмиков здесь нет.
Только они хотели выбраться, как к фальшивому памятнику подошли несколько больших ребят, которых уже называют парнями. Они пили вино, матерились и, кажется, собирались подраться.
— Венька, ты мне не налил прошлый раз! — орал один так истошно, будто его резали. — Ты мне не налил, падла!
— Налил. Ты выпил, — угрожающе ответил, очевидно, тот, кого называли Венькой.
Изочка вцепилась в Гришку, и они, как в игре «замри», застыли внутри деревянной пирамиды.
Вдруг послышался громкий ясный голос, знакомый всей окрестности. К парням подошел пожилой местный дурачок по прозвищу Коля Оратор. Маленький и тщедушный, с коричневым мартышечьим личиком и отсохшей после какой-то травмы левой рукой, он обладал мощным красивым голосом. Дурачок обожал публику. Свои громогласные, полные неизъяснимого значения речи он произносил перед очередью в магазине, ребятне возле школы, пытался пробраться к трибуне во время праздничных митингов. Усердие его было достойным уважения, а бессмысленная абракадабра, которую он нес, солидностью голосовых нюансов действительно напоминала пафосные доклады. Все его выступления начинались с одних и тех же слов: «Ленин казаль, чо…» Если удавалось проговорить хотя бы три минуты, и его все еще не гнали, подбородок дурачка заливался слюной рвения и счастья. Глаза загорались безумным огнем и вместе с бесполезным ораторским талантом, неистово мечущимся в глупой башке, возносились к небу, сыгравшему с ним такую жестокую шутку.
Подходя к памятнику, Коля Оратор с густой подачей чувства зычно начал еще издали: «Ленин казаль, чо…» — и дальше полилось обычное халям-балям.
— Во дает, — восхищенно отозвался один из парней. — Так и чешет, образина мерзкая. Прям Левитан.
Раздались жидкие хлопки. Голос дурачка, уловившего поощрение, взвился до немыслимых пределов.